– Вы поторопились, Липников. Генпрокурор уже подготовил представление в Госдуму, в котором просил депутатов лишить Бартенева неприкосновенности. Не стоило спешить с самосудом. Убийства, совершенные им, расследованы, его вина установлена.

– Откуда я знал?!

– Не надо, Липников, строить из себя Робин Гуда. Вы решили заработать на этом убийстве. И заработали, только счастья эти деньги вам не принесли. Понимаете? Это противно природе. Теперь поговорим о другом. Один из тех, кто принимал участие в убийстве Бартенева, мертв. Это мы знаем. Но остались еще двое. Кто они и где могут быть сейчас?

– Откуда мне знать? Спрятались где-нибудь, залегли. Знают, что жареным запахло.

– Сколько складов вы успели взять?

– Один, на котором сгорели.

– Это ложь. Ладно, во время следующего допроса я предъявлю вам новые эпизоды – новые объекты, на которые совершала бандитские нападения ваша группа. А сейчас читайте и подписывайте протокол.

Липников взял листы протокола, долго читал, лоб его покрыла испарина. И вдруг он закричал:

– Я не буду подписывать! Я отказываюсь от своих показаний!

– Я вам, Липников, повторяю, что обвиняемый имеет право отказаться от дачи показаний, но против вас свидетельствуют факты и конкретные люди. Для предъявления обвинения этого вполне достаточно.

Липников заскрежетал зубами.

– Чистосердечное признание – очень важный момент, вы об этом знаете, – напомнил Турецкий. – А в вашем деле… Впрочем, думайте, Петр.

– Поймите же, я мстил за друга! – снова закричал Липников. – Я ненавидел эту рожу! Он заслуживал смерти!

– Я-то все понимаю, но только суд может определить вашу вину. И назначить наказание. А пока советую подписать протокол. И расстанемся по-хорошему, – спокойно сказал Турецкий.

Липников взял ручку, молча посидел, уставившись в бумагу, потом решительно поставил свои закорючки.

Когда арестованного увели, Турецкий сунул листы протокола в папку и решил, что следующим шагом должен быть обстоятельный допрос Свиньина. Ибо, имея уже на руках признания Липникова, подписанные им самим, можно было действительно расколоть теперь и Свиньина. Ход, конечно, не был предусмотрен процессуальным законом, это понимал Турецкий, но на этих сволочах была кровь, и миндальничать с ними не было времени.

Турецкий возвратился в Генпрокуратуру, где его поджидал Олег Величко.

– Какие новости? – спросил Турецкий.

– Хорошие. Заметалин опознал этих людей. Они были в офисе, требовали деньги, а потом отстреливались от милиции.

– Точно? Он не ошибся?

– Нет. Едва взглянул, сразу сказал: «Они».

– Как он себя чувствует?

– Нормально, завтра ему разрешат вставать.

– Олег, как только он поправится, нужно будет попытаться сделать еще несколько фотороботов на остальных, кого Заметалин запомнил.

– Понял.

– Поиски преступников ничего нового так и не принесли? – поинтересовался Турецкий.

– Нет.

– Значит, они в Москве. Дела свои не завершили, и скоро о них услышим.

Дела, неотложные, ускользающие, уводящие от главного, наплывали волнами, и Турецкому необходимо было напрягаться, чтобы чего-нибудь не упустить, не забыть. Только в середине дня, вернувшись в свой кабинет, он вспомнил, что с утра собирался позвонить в клинику и осведомиться о состоянии здоровья Геранина. Обозвав себя растяпой, Александр принялся звонить в больницу. Трубку поднял лечащий врач. Турецкий назвал себя, спросил о банкире.

– Ничего утешительного. Состояние больного не улучшается.

– Когда будете делать операцию?

– Пока отложили.

Турецкий извинился за беспокойство, положил трубку. Мучила загадка, что произошло с Гераниным. То, что виной резкого ухудшения его состояния были двое чеченцев – Рустам и его напарник, – сомнения не вызывало. Но чего они требовали от Геранина?

Следующий звонок был в Северобанк. Секретарша в приемной ответила, что главный бухгалтер так и не вернулся. Никакой новой информации от него и о нем не поступало. Если похищение ради выкупа – это одно. А если что-то другое? Но что? Какова идея? Человека увезли и спрятали. И – тишина. Где искать Кремнева? Домашние, как показала проверка, тоже ничего не знают…

Задумавшийся Турецкий вздрогнул от резкого телефонного звонка. Вызывал Казанский. Идти к шефу не хотелось, опять будет лезть со всякой ерундой, а тут голова трещит от сотни проблем, которые нужно решать, не откладывая.

Казанский был строг и подтянут, словно сидел в ожидании Турецкого с того самого момента, когда позвонил.

– Вы читали сегодняшние газеты? – спросил, едва Александр переступил порог.

– Нет, еще не успел.

– Не знаю, что и сказать. Я думал, все кончилось Савельевым. Оговорили человека, опорочили, послали в отставку. Но эта катавасия продолжается! В «Московском комсомольце» сегодня опять нахожу аналогичный пасквиль на заместителя министра топлива и энергетики Сорокина. Сколько можно? – Он швырнул газету на стол. – Читайте, радуйтесь!

– А при чем здесь я? Тогда был виноват зять Савельева. Теперь наверняка еще какой-нибудь шустряк выискался и заснял вашего чиновника в бане. Коль им так сладко там париться, пусть сами и отвечают за свои грехи!

– Я же просил вас проследить! Все мы люди, все мы человеки… Вы же понимаете, что в наше время ничего не стоит сделать фотомонтаж, всякую такую фигню, чтобы шантажировать человека. Как потом отмываться? А человек, может, и не виноват вовсе.

– У нас есть свидетель, которого мы тщательно охраняем. Он один может подтвердить или опровергнуть, был ли Сорокин в сауне с девицами или нет.

– Прекратите издеваться! Вы что, не понимаете, о чем я говорю?

– Да все я понимаю, только помочь ничем не могу.

– Поговорите с Пыхтиным, узнайте, не передавал ли он кому компромат на Сорокина. Это очень важно.

– Послушайте, а может, все снова исходит от того же зятя Савельева? Может, он продал материал журналистам?

– Черт его знает! Я в полной растерянности.

– Но почему-то первым делом подозреваете меня.

– Напротив! Я очень хочу вам верить, Александр Борисович, но признаюсь, мне это трудно дается, так как вижу вокруг вопиющие и безответственные действия неизвестных людей. Это меня удручает. Может, вы сами свяжетесь с зятем Савельева и узнаете, кому еще он собирается продать информацию? Это безобразие надо же как-то пресечь!

– Человек раздобыл информацию, а теперь продает. Это своего рода бизнес, который я не имею права запретить. Только налоговая инспекция может взять его в оборот. А я-то здесь при чем?

– Вы при том, что и в ваших руках находится эта же информация, ваша обязанность – приостановить ее движение. Вы в состоянии отнять кассету у зятя Савельева?