– Если Бог будет к нам милостив и мы переживем эту войну, там нужно в речном устье строить порт и прокладывать хорошую дорогу до Гольдингена вместо той медвежьей тропы, по которой мы ехали в прошлом году. Если вести ее в обход болот Грюнен – сколько же это выйдет миль?

В дверь поскребся лакей Алоиз.

– Входи! – крикнул герцог. – Что там нового?

– К вашему высочеству барон фон Драхенфельс.

– Вот выбрал время… – проворчал герцог. – Скажи – пусть сперва нанесет визит ее высочеству. И вот что – пусть ее высочество пришлет ко мне ту девицу, танцовщицу. Я должен докопаться до правды. Не может быть, чтобы Палфейн во всем был прав.

Ее высочество герцогиня Луиза-Шарлотта была отменно воспитана и знала правила приличия – Дюллегрит сопровождала к герцогу ее старая и опытная гофмейстерина. Дело было не в том, что герцогиня не доверяла супругу, напротив – их брак был удачным и прочным, если же что и случалось в жизни герцога – то совершенно мимолетное, на основательную измену у него попросту не оставалось времени. Дело было в затверженных с детства законах поведения: девица и мужчина не должны оставаться наедине, разве что девице – не более десяти лет, а мужчине – все восемьдесят и он ее родной дедушка.

Дюллегрит, которую герцогиня поселила со своими горничными, была в отчаянии. Встречи с возлюбленным прекратились. Надзор за танцовщицей был строжайший – ей не позволялось даже подойти к окну. Танцевать не пускали, перемолвиться словечком с приятелями-танцовщиками не давали. Что ужаснее всего – Дюллегрит усадили за рукоделие. Она, как все девицы, умела шить, чинить одежду, могла вышить платочек или воротничок с несложным узором. Но любви к этим женским делам Дюллегрит не испытывала. Дамы герцогини, сообразив, что она – не мастерица по части вышивания или плетения кружев, сразу завалили ее самым простым шитьем – починкой белья. Кроме того, герцогиня, зная про ее блудный грех, подарила ей молитвенник – из тех, что привез граф ван Тенгберген. Грехи следует замаливать – и Луизе-Шарлотте казалось, будто для этого созданы все условия. Не сразу выяснилось, что Дюллегрит очень плохо читает.

Плясунью одели в черное платье с закрытой грудью, с маленьким белым воротничком, волосы велели причесывать гладко, запретили закручивать кудряшки на висках, выдали чепчик без кружева, и Дюллегрит, посмотрев на себя в зеркало, поняла, как же она жалка и страшна, страшнее самой убогой старой девы, какую ей только доводилось видеть в Антверпене.

– Сейчас ты скажешь мне всю правду. Почему Арне Аррибо все так устроил, чтобы ты поселилась у бегинок? – спросил герцог.

– Ваше высочество… – прошептала перепуганная Дюллегрит. – Господин Аррибо хотел мне помочь. Мой брат… бедный Никласс… брат сильно ругал меня… брат боялся, что я… и это было правильно – чтобы я жила у женщин, у монахинь, а не в одной комнате с братом…

– Значит, Аррибо тебя ни о чем не просил? Просто сделал доброе дело? – уточнил герцог.

– Да… да, ваше высочество…

– Следить за бегинками он тебя не просил?

– Ваше высочество…

– Говори прямо. Просил?

– Да…

– И ты ночью подслушивала?

– Да… да, ваше высочество… но я ничего не понимала!..

– В ту ночь, когда убили твоего брата, ты тоже подслушивала?

– Да…

– И ты слышала, как убивают твоего брата? И не побежала на помощь?

– Ваше высочество, я спала. Я слышала, как сестра Дениза спрашивает у окошка: «Это вы, господин Пермеке?» И потом я заснула…

– Совсем ничего не слышала?

– Совсем ничего, ваше высочество…

– А зачем же врала?

Ответа не было – Дюллегрит сама не понимала, как вышло, что она соврала герцогине.

– Ты понимаешь, что ты натворила?

Дюллегрит опустилась на колени.

– Как этот проклятый Аррибо приобрел власть над тобой? Хоть сейчас скажи правду!

– Ваше высочество, не заставляйте девицу говорить с вами о таких стыдных делах, – вмешалась гофмейстерина.

– Помолчите, сударыня, – приказал герцог. Допрашивая Дюллегрит, он разгорячился, как охотник, бегущий по следу зверя. Гофмейстерина молча сделала реверанс.

Дюллегрит стояла на коленях, сгорбившись и опустив голову. Ей было очень страшно.

– Маргарита Пермеке, ты бы о своей стыдливости раньше позаботилась и не позволила графу ван Тенгбергену себя обольстить. Разве тебя мать ничему не научила? Разве ты не должна была беречь себя для мужа? Теперь из-за того, что граф дал волю гадким и низким страстям, завязалась отвратительная интрига! Граф, несомненно, виновен, но и ты – тебе ведь еще нет шестнадцати? Но и ты…

Дюллегрит вскочила.

– Ваше высочество! Господин граф не виновен! Это я!.. Это я сама!.. Я этого хотела! Он не виноват!

Гофмейстерина не могла допустить, чтобы какая-то распутная девчонка кричала на его высочество. Схватив Дюллегрит за руку, она потащила плясунью прочь. Герцог не возражал.

– Алоиз, пошли к ее высочеству за бароном фон Драхенфельсом! – крикнул он.

Если барон наносит визит на ночь глядя, значит, по важному делу, – так решил герцог. И дело оказалось по-своему важным – старшая дочь барона сбежала из дома вместе с помощником капитана какого-то голландского судна. Как они познакомились, как сговорились – барон понятия не имел, но требовал для морехода строжайшей кары.

Представителя столь древнего рыцарского рода, имевшего в гербе огнедышащего дракона, нельзя было так просто выставить из кабинета. Герцога спас Алоиз – поскребся в дверь и сразу же без позволения вошел.

– Ваше высочество, в запруде у пороховой мельницы плавают граф ван Тенгберген и Арне Аррибо!

– Плавают в запруде? Ночью? О мой бог, что за безумный день! Доставить Аррибо в замок!

Десять минут спустя герцог узнал, что оба вытащены из воды и оба ранены. Тогда он велел доставить в замок и графа. Дело пахло поединком, хотя какой мог бы быть поединок между графом и поваром, герцог и вообразить не мог.

* * *

Граф ван Тенгберген, принесенный в замок, изъяснялся очень странно – о ране своей говорил, как человек вменяемый, узнал герцогиню и ее дам, но вдруг принимался декламировать целые страницы из «Дон Кихота» на испанском языке. Герцог, зайдя в комнату, где ему делали перевязку, послушал эти вдохновенные речи и велел лекарю дать графу снотворного, после чего забрал лекаря в свои личные покои.

Аррибо уже был раздет по пояс и лежал на составленном из стульев ложе. Влажные золотые кудри потускнели, круглое лицо стало блеклым и плоским, как непропеченный блин. Рядом сидел лекарский помощник и тряпицей вытирал кровь с его губ. Сам лекарь готовил тампоны из корпии.

– Можно его допросить? – спросил герцог лекаря.