– Фолиевую кислоту добавь к своему курсу. Вам лишним не будет.

Вам.

Оговорочка по Фрейду.

Я допиваю воду из стакана и бросаю косой взгляд на шефа.

– Откуда вы…

– Я врач, Катя.

– Вы нейрохирург, а не гинеколог.

– Боже мой, – Куприн паркуется в кресло и ехидно закатывает глаза, – а ты думаешь, у тебя такая уникальная симптоматика? Ты вчера позеленела, только когда в столовую зашла.

– У них там жареным луком воняло ужасно! – возражаю сконфуженно. В мои планы не входило вскрываться так скоро.

– Катя, Катя, – Борис Леонидович покачивает головой, – неужели за полтора месяца ты не усвоила, что меня ты можешь не бояться. Я тебя не съем. И с работы не выгоню.

– А вы и права не имеете, – бурчу из честной вредности, – я уже читала. По Трудовому Кодексу нельзя.

– Ты посмотри, какая шельма, – Борис Леонидович хохочет, – Кодекс она читает. На учет-то встала уже?

– Я… Собираюсь, – с каждой секундой смущаюсь все сильнее, – я еще не все обдумала.

– Понимаю, – взгляд шефа становится пронзительным и серьезным, – это сложное решение, даже для тебя. Обратного пути не будет. Что бы ты ни решила.

Он, конечно, понимает неправильно. У моего вопроса не два пути решения. А только один единственный, который меня устраивает.

Раз уж так вышло…

– Так, давай-ка сюда пульт от проектора, – у Бориса Леонидовича неожиданно вдруг просыпается буйный варяг в крови.

– Но как же… – я торопею, когда он буквально вытаскивает пультик у меня из пальцев, – это же моя обязанность! Я переключаю слайды. И воду подаю, если у кого закончатся.

– Перебьются! – отмахивается Куприн категорично. – У кого закончится – тот к кулеру подойдет. А слайды я и сам переключу. А ты иди погуляй. С утра носишься, как ужаленная сама знаешь куда.

– Так ведь консилиум же!

– Гулять! – шеф практически выталкивает меня из своего кабинета, отжав даже мой органайзер с пометками. – Увижу в приемной в ближайший час, уволю нафиг. Поняла меня?

Блин! Вот веселый же мужик, вдохновенный. Знает сотню баек про рыбалку и две сотни похабных анекдотов. Но когда ловит шлею под хвост – совершенно невыносим. И ведь не поспоришь же – он мужик слова, сказал уволит – значит, уволит. В прошлом месяце так администратор на ресепшене с места слетела. Он её чай пить послал, сладкий, чтоб уровень глюкозы восстановить, а она осталась на месте и через пятнадцать минут прилегла в обморок. Нашатырь ей принесли вместе с заявлением на увольнение.

Ладно. Гулять так гулять! Кто я такая, чтобы сопротивляться таким прихотям своего начальства?

Наливаю себе уже из своего кулера еще один стакан воды – жажда в последние недели стала моим постоянным спутником. Забираю из принтера свежую распечатку. С чистой совестью иду навещать маму.

Время утреннее, и потому искать маму не приходится. В это время нет особых вариантов, где она может быть. После завтрака она терзает инструктора по лечебной физкультуре. Ей говорят – не надо так усердствовать, но… Да, я вот сейчас понимаю, в кого я такой упрямой козой уродилась.

А ведь совсем недавно врачи опасались, что она вообще на ноги не встанет – слишком уж долог был срок комы. И вот нате вам!

Её руки – все еще тонкие, напоминают ручки привидения, но за прошедшие полтора месяца она все-таки начала набирать вес, а не терять. И даже эти худые руки умудряются очень цепко держаться за поручни тренажера, очень похожего на балетный станок. Её ноги – еще не очень уклюжие, быстро устают, большинство времени медсестры все-таки возят её в кресле, но мама с боем вырывает у своего тела каждый нерв, каждую мизерную возможность движения. Три недели назад она сделала свой первый шаг. Сейчас – уверенно перебирается приставным шагом от одного конца станка к другому и обратно.

– Котя, скажи ей! – при виде меня Кира, инструктор по восстановительной физкультуре, светлеет челом, и явно обретает надежду, – Ей нужно сделать перерыв. Она опять переутомится, и кровь из носу опять пойдет.

Я вздыхаю. Да-да. Вся в меня, мамочка!

Беру два кресла-мешка, что навалены у дальней стены высокой горой, и тащу их к станку, паркую рядышком, делаю маме приглашающий жест.

–– Demande, – приглашаю на французском.

– Merci, – негромко откликается мама и, разжимая руки, позволяет себе рухнуть в уютные объятия мешка.

И я, и мама учили этот язык, но я – подзапустила, а она – в принципе плохо помнит его после комы. Но очень хочет восстановить. Психолог нам сказала “без перегибов”, и мы абсолютно без перегибов начали вводить в бытовой лексикон по одному-два слова в неделю.

Спасибо, привет, как дела, прошу…

Мелочь, а мозги радуются новому занятию.

Я люто скучаю по учебе. Знаю это, осознаю, но понимаю – в ближайшее время не готова к ней возвращаться. Для этого придется возвращаться целиком – восстанавливать старый номер, разгребать треш в соцсетях…

Не хочу.

А вот с мамой рядом сидеть хочу.

Она устала, хоть и пытается показать себя “бодрячком”. Пальцы, которыми она держит мою ладонь, то и дело подрагивают. Ума не приложу, как она справляется. Она же все делает через боль, причем через адскую. У неё там куча проблем со спиной, пролежни, а она…

– Ты принесла… Новое? – мама спрашивает отрывисто и тянется к трубке из бумажных листов в моей руке. – Почитай.

– Это на вечер, – я покачиваю головой и пытаюсь сныкать распечатку куда подальше, но не тут-то было. У мамы нет былой ловкости, но есть напор и желание добиваться цели. Она перехватывает мой “свиток” и требует снова.

– Почитай. До вечера долго.

Речь тоже восстанавливается не быстро вблизи с одним из речевых центров ее мозга был участок застоявшейся крови. Но после операции его прочистили, и мама восстанавливается, это уже хорошо.

– О, это то, что я думаю? – Кира подходит ближе, и вид у неё хитрый— хитрый, как у лисицы, – Котя, нам Алина говорила про твои рассказы. Давай читай. Мы тоже хотим послушать.

– Кто это “мы”? – мрачно интересуюсь я, но красноречиво вычерченный Кирой круг по залу подтверждает мои опасения. Уши греют все, кто тут собрались. Пользуются мной как фактором отвлечения Киры – и бессовестно халтурят. И конечно же, мгновенно начинают с важным видом кивать. Да-да, нам интересно!

Интересно им! Пофилонить им интересно!

И все же, когда на тебя с таким интересом смотрят аж двенадцать пар глаз – поди-ка повыеживайся. Я вздыхаю, разворачиваю листы и начинаю читать…

Все начиналось с безобидного. Однажды вечером я бессовестно эксплуатировала стыренный из приемной служебный ноутбук, а мама возьми и спроси: