— Развернут они мгновенно, — возразил Воронцов. — Услышат, что не свои идут, развернут орудие и продырявят вас первым же выстрелом. И всех остальных на ноги поднимут. Нет, братцы, тут надо осторожнее действовать.

— А если без боя, то свои положат. У наших-то тоже небось где-нибудь пушки, на случай танковой атаки, стоят.

— И мины еще…

— До мин еще доехать надо.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

На том и порешили.

Через полчаса двинулись по заранее разведанной дороге. Впереди шла разведка: Степан, Дюбин, Золотарев и Полевкин. Метрах в трехстах следом за ними двигался на небольшой скорости Т-34 с бойцами на броне. Остальные на лошадях ехали следом. Немцев связали и уложили на броню. Охранял их один из бойцов, имея приказ Воронцова: в случае крайней опасности пленных расстрелять.

В километре от шоссе остановились. Танк, ломая молоденькие березки, залез в перелесок. Выставили охранение. Разведка ушла вперед.

Степан хорошо знал, что в ночное время в населенных пунктах немцы выставляют часовых на околице, на всех дорогах, ведущих в деревню, а также возле каждого дома, где ночевали солдаты и офицеры. Никого из разведчиков, которые попали в группу захвата, он не знал в деле. А поэтому, выйдя к шоссе, он сказал им:

— Вот что, ребята. Слушать меня внимательно и выполнять каждое слово. Будете меня прикрывать. Дюбин — в пяти шагах следом за мной. Золотарев, ты будешь прикрывать справа, а ты, Полевкин, — слева. Стрелять только после моего сигнала и при явной опасности. Но знайте, если здесь мы нашумим, вся операция полетит к черту. Стрелять, повторяю, в самом крайнем случае.

Днем, осматривая деревню и ту ее часть, где была оборудована позиция зенитчиков, Степан заметил, что из сарая курился дымок. Значит, именно там находилась охрана. Угол пулеметного окопа виднелся сбоку, за сараем. Возможно, туда, под сарай, отрыт ход. Пулеметчики дежурят по очереди. Греться ходят в сарай. Но возможно и другое: там, в сарае, разместился весь расчет. Тогда дело хуже.

Они подошли к дороге. Замерли. Слышно было, как перекликались часовые. Спустя некоторое время в сторону Зайцевой Горы прошла небольшая колонна машин, три грузовика, доверху нагруженные какими-то ящиками. Грузовики ехали медленно, с выключенными фарами. Если здесь, подумал Степан, им повезет и они смогут сделать свое дело так, как задумано, а потом, на дороге, встретятся вот с такой колонной, то, может, и разъедутся. В темноте особо не разберешь. Только бы на патруль не нарваться. Те могут осветить фонариками, начнут интересоваться. С патрулем не разъедешься.

— Дюбин, — позвал он своего напарника, — обстоятельства меняются. Слышишь, пулеметчик перекликается с часовым на околице?

— Да вижу я его, командир. Вон он, возле первой хаты ходит.

— Начальник, а давай я его… — Золотарев чиркнул пальцем по воротнику белой камуфляжной куртки.

— А сможешь?

— Ха, — крякнул Золотарев. — Чует мое сердце, у этого оленя курево имеется. А мне немецкие сигареты очень даже понравились…

— Ладно, Золотарев. Иди. Но, смотри, не увлекайся там…

— На тему?

— На тему трофеев и всего прочего. Обходи вокруг сараев. Когда уйдет в проулок, затаись за дровами и жди. Он сам на тебя выйдет. Знаешь, куда бить, чтобы не закричал?

— Эту науку, начальник, я изучил давно, в пору моей нежной юности.

— Смотри, трепач, не возьмешь часового, они тебя первого там изрешетят. Это тебе не сумки резать… И учти, на нем может быть и две, и три шинели. И еще: рассчитывай, что часовой будет в каске и шея его, скорее всего, будет замотана до ушей каким-нибудь платком. Понял?

— Сколько ж у них барахла! А тут коленки мерзнут… Одну шинельку я бы взял.

— Запомни, твое оружие не нож, а тишина. Полевкин, ты — с Золотаревым, в прикрытие. Дюбин, за мной. Начинаем одновременно.

Конечно, надо было дождаться, когда часовые сменятся. А так, наобум, можно нарваться на смену. Но времени нет. Надо еще успеть сообщить Воронцову. Пока те доберутся по полю до деревни, пока пройдут по шоссе… Успеть бы до рассвета.

Они разделились. Степан несколько секунд наблюдал, как Золотарев, а затем Полевкин, пригнувшись, уходили вдоль зарослей кустарника к огородам. Часовой исчез в проулке. Через три-четыре минуты он снова появится на дороге. За это время разведчики успеют добраться до изгороди и затаиться там. Оставалось надеяться на профессиональные навыки Золотарева.

Теперь очередь его.

— Дюбин, иди за мной в трех шагах и немного правее. Когда подойдем к сараю, стой и наблюдай. В окоп я пойду один.

— Понял.

— Если поднимется шум, не стреляй до последнего. Бей прикладом, рви зубами, но не стреляй.

— Понял.

Окоп оказался пустым. Пулемет торчал вверх. Хорошо виднелся на фоне бледного снега его короткий раструб и конец ленты, свисавшей вниз и сливающейся с плоским ящиком. Лента заряжена полная, отметил про себя Степан и перебежал на угол сарая. Возле зенитки тоже никого не было. Голоса доносились из сарая. Пахло дымком и эрзац-кофе. Ага, значит, кофейку решили попить… Степан сделал знак Дюбину, чтобы тот занял позицию возле двери, а сам пробежал вдоль сарая и тихо спустился в окоп. Так и есть, в сторону сарая, под стену, вел узкий ход. Именно оттуда тянуло дымком и эрзац-кофе. Сколько же их там? Разговаривали двое. Пулеметчики. Смена. А если там отрыт блиндаж на весь зенитный расчет? Надо подождать. Но вскоре он услышал, как в сарае стукнула дверь и кто-то завозился в сене, забился судорожно в ближнем углу за дощатой стеной. Внизу все на мгновение затихло. Но тут же в лазе показалась круглая белая голова в каске и вытянутые вперед руки. После света в землянке немец двигался осторожно, на ощупь. Степан ударил его по каске сверху, прыгнул, придавил всем телом, прижал лицом к земле и тут же дважды ударил ножом. Прислушался. Оглянулся. Из-за сарая кто-то выглядывал.

— Товарищ командир? Боле вроде никого.

Значит, Дюбин уже заглянул в землянку. Ловкий. Напрасно Степан боялся, что ненадежный у него напарник. А он и первого завалил, и тихо, как надо, и землянку успел осмотреть. Слава богу, в ней пусто.

— Там у них землянка. Вход из сарая есть. Пусто там. — Дюбин торопливо застегивался. — Шинелькой я его — накрыл… Как приказано, без стрельбы…

Они протиснулись в узкий лаз. Землянка оказалась неглубокой. Стоять можно было только на коленях. В углу на ящике горела сальная плошка. Посвечивала щелястой дверцей вырезанная из полубочки железная печь. На ней стояли два котелка. В них что-то булькало, выплескивалось, сипело. Пахло вкусно. В углу, на зеленых пулеметных ящиках, лежали автомат и несколько противопехотных гранат с длинными ручками.

— Во как устроились. Тепло, светло, и мухи не кусают. — И Дюбин понюхал в котелках.

— Отставить, Дюбин.