— Подтащи-ка их поближе. А то, если попрут, не управимся подносить.

— А ты что, Дюбин, стрелять собираешься?

— Собираюсь, не собираюсь, а снаряды все ж таки поднеси, как я сказал.

Прибылова Дюбин знал мало. Можно сказать, совсем не знал. Шли в одной колонне. Молчаливый, замкнутый. То ли контуженый, то ли пережил много.

— Слышь, гаубичник, ты в плен-то как попал?

Прибылов подтащил одну плетенку. Аккуратно положил ее возле станины. Откинул клапан, чтобы легче было брать снаряды. Пошел за другой. Ничего не ответил.

— В плен, говорю…

— А какое тебе дело до моего плена? — тихо сказал он и взялся за следующую плетенку. Снаряды были тяжелые, и Прибылов с трудом волок их по затоптанному снегу, пятясь враскорячку.

— Да мне никакого дела до этого, конечно, нет.

— А тогда давай думать, как отсюда поскорей ноги унести.

— Нам, гаубичник, приказ какой даден? Я еще до ста не досчитал, а из тебя уже ковтях полез…

Прибылов вдруг распрямился, посмотрел на Дюбина, на то, как тот неуверенно трогал маховики, как пытался заглянуть в панораму, подошел, сказал тем же тихим голосом:

— А ну-ка…

— Ты ж не наводчик — Но Дюбин все же уступил место наводчика.

— Я и наводчик, и заряжающий, и по танкам тоже, между прочим, стрелял.

Прибылов довернул ствол орудия и тем же тихим голосом приказал:

— Заряжай.

Дюбин откинул затвор, засунул длинный снаряд.

— Высоко как! Заряжать неудобно.

— Немцы вдвоем заряжают, с ящиков.

Они сели на зарядные контейнеры и напряженно всматривались в черную полосу дороги, исчезавшую в сотне шагов среди деревенских построек и тынов. Спустя некоторое время Дюбин сказал шепотом:

— Ну что, гаубичник?

— А что? Тихо.

— Да я не про то. Пора нам. Иди, выводи коня, а я за пулеметом схожу.

Они погрузили на телегу оружие. Дюбин сбегал в сарай, принес коробки с пулеметными лентами.

— Гони, гаубичник!

Они отъехали метров двести, когда в середине деревни, на шоссе, мелькнули приглушенные фары и послышался рокот мотора. Грузовик с высоким тентом медленно выполз из-за дворов. За ним второй, третий.

В эту ночь на Зайцевой Горе немцы меняли батальон, который не выходил из боя уже около месяца. Солдаты дремали под застегнутыми тентами. Грелись, прижавшись друг к другу. Грузовики двигались медленно, с приглушенными фарами, закрытыми специальными колпаками, через которые свет пробивался настолько скудно, что водители попросту выключали освещение и двигались на ощупь, стараясь соблюдать дистанцию и не наскочить на впереди идущий транспорт. И когда впереди раздался стук пулемета и первые пули начали рвать брезент и кромсать спины и затылки сидевших в кузовах, передние грузовики шарахнулись в кюветы, а третья машина, остановившись посреди шоссе, вспыхнула, как факел. Солдаты сыпанули с кузовов. Погодя, опомнившись, начали вытаскивать раненых, складывать на обочине в ряд убитых. Другие залегли и открыли беспорядочный огонь по лесу. Но вскоре поняли, откуда стрелял пулемет. Офицер подозвал к себе двоих солдат, отдал короткое распоряжение, и тотчас они исчезли в лесу. Через несколько минут на дороге, в той стороне, откуда стрелял пулемет, разорвались, перемешивая пламя со снегом и мерзлой землей, одна за другой четыре гранаты. И сразу наступила тишина.

Зинаида разбудила Прокопия:

— Вставай, сынок, пора идти.

Иванок вылез из самолета, посмотрел по сторонам, сказал:

— Мыши все пожрали, даже ремни.

Зинаида развязала шаль, вытащила из волос гребень, причесалась. Спросила Иванка:

— С нами пойдешь?

— Не знаю. — Иванок цыкнул через щербу. — Нечего мне там у вас на хуторе делать.

— В деревню тебе нельзя. А то и мамку в управу потянут.

— Да я знаю. — Иванок закурил, Винтовку он из рук не выпускал. — Жратвы нет. Вот что плохо. А то бы я и тут пожил. В лесу.

— Хочешь есть? — И Зинаида вытащила из кармана несколько сухарей. — Возьми. Тут как раз всем по одному.

— Да нет, теть Зин, спасибо. Я потерплю.

— Бери, бери.

— Спасибо, теть Зин.

Она оглянулась на Иванка:

— Какая я тебе теть Зина? Я ж всего на четыре года старше тебя.

Иванок засмеялся. Снова огляделся, прислушался.

— А погони, похоже, не было.

— Иванок, я тебе вот что расскажу. Когда мы с Прокошей в Прудки шли, людей здесь видели. Шли туда, в сторону аэродрома. Разговаривали кто по-русски, кто по-немецки.

— Сколько их было?

— Уже не помню. Напугали они нас до смерти. Человек семь.

Теперь гремело по всему северному краю. Они слушали канонаду, стараясь понять, что там происходит. Но говорили о другом.

— Разведка. — Иванок докурил сигарету, сунул в снег, под листву, окурок. — Перед наступлением всегда разведку через фронт посылают.

— Так это что, наши были?

Иванок пожал плечами:

— Может, и наши.

— Да нет, на наших не похожи.

— Я, теть Зин, тоже в разведке воевал. Между прочим, вместе с твоим хахалем. — Иванок заметил, как напряглись плечи Зинаиды. — Мы с ним под Вязьмой вместе были. В окружении. Коней дохлых ели. Что там было… Ох, теть Зин!..

— Он мне рассказывал.

— Кто, Курсант?

— Да.

— Он что, живой?

— Живой. Он на льдине выплыл. В плен попал. А Прокоша его на шоссе узнал. Представляешь, вышел к колонне военнопленных и узнал Сашу. Я перед конвоирами на колени встала, дочь его распеленала, они его и отпустили. Вот так дело было. Рассказать кому, не поверят.

— Да, история. А меня он, видать, тоже похоронил давно.

— Вспоминал тебя. Жалел, что в разведку тебя послал.

— Да, теть Зин, что мы там пережили, лучше не вспоминать. Мы с Курсантом в лесу расстались. После того, как генерал наш застрелился, все начали разбегаться кто куда. С нами какая-то разведка прорывалась. По костям лезли. А как перешли речку, начали нас по лесу гонять, как зайцев. И дядю Кондрата я там потерял. А может, он тоже живой? Вот бы разыскать их! Курсант куда пошел?

— Пошел к фронту. Через лес. А куда, я ж не знаю. — Она повернулась в сторону дальней канонады. Замерла. Но орудийная канонада — это не гроза, которую можно понять, куда она сейчас пойдет. И сказала, не глядя на Иванка: — Не ходи ты никуда. Перезимуешь у нас на хуторе. А там, глядишь, все переменится. Наши придут.