– А жизнь никогда и не вносит ясность во все. Возможно, вы хотели бы поговорить со мной об Эрике Скунсе? Мне кажется, вам, должно быть, сильно его не хватает.

Он взял еще конфетку – на этот раз розово-коричневый «сэндвич» – и сказал:

– За шестьдесят с лишним лет я, конечно, более-менее к нему привык. Но вполне способен понять, почему вам он показался человеком не слишком приятным.

Ох, Стрейтли. Если бы вы знали! Мне всегда так хотелось рассказать вам об этом; хотя, возможно, несколько позже. На самом деле – несмотря на все мои заверения, несмотря на то, что вы моим заверениям поверили, – моя история еще весьма далека от завершения. Может быть, я все-таки расскажу ее вам целиком, хотя, пожалуй, делать этого и не стоило бы. Однако мне отчего-то хотелось бы надеяться – именно потому, что я рассказываю эту историю впервые, именно таким образом и именно вам, Рой, – что вы воспримете мою исповедь как некий знак уважения. Даже мой лечащий врач не знает всей правды обо мне. Невозможно ведь просто взять и признаться в убийстве. Даже лечащий врач обязан поступить согласно букве закона, получив подобные сведения. Но только не вы, Рой. Мне всегда казалось, что мы с вами – особенно если правильно заложить фундамент – могли бы оказаться по одну сторону фронта. Мы оба хотим для Сент-Освальдз самого лучшего, даже если наши взгляды порой и не совсем совпадают. Скунс никогда таким не был. Скунс никогда никого не любил, кроме себя самого и своих мелких, вполне предсказуемых амбиций.

Однако вы попали мне в болевую точку, Рой, упомянув об Эмили. Хотелось бы знать, вы нарочно это сделали? И, да, я действительно очень ценю свое личное пространство, но дело далеко не только в этом. Сомневаюсь, правда, что когда-нибудь расскажу вам об этом все. Сейчас я получаю от нее весточки примерно два раза в год – в основном когда ей нужны деньги. Я иногда пытаюсь понять, что же я сделала не так; может, в те далекие времена я невольно обнажила перед ней, еще совсем маленькой, свою душу? И что в нашей жизни могло пойти совсем по-другому, если бы я оказалась способна стать Доминику Бакфасту настоящей женой? Девочкам дают прочесть историю о Синей Бороде в качестве некоего предостережения. Не задавай лишних вопросов, малышка, не то можешь нечаянно разбудить этого монстра. Но, согласно моему опыту, отрубленные головы – это наименее вероятное из того, что женщина может найти в тайной комнате своего мужа. Все эти тайные комнаты не только не способны обнажить суть самих чудовищ, но и зачастую являются всего лишь хранилищем жалкого набора слабостей, лжи и обманов. Доминик тоже был таким; он был настолько не уверен в себе, что для него оказалась невыносимой даже мысль о том, что я могу сохранить свою девичью фамилию. А я, прекрасно все это понимая, по-прежнему старалась его умилостивить, успокоить, помочь ему сохранить его сокровенную тайну. У меня нет оправданий; но я была тогда еще очень молода. И, разумеется, очень нуждалась в деньгах.

Глава восьмая

10 июля 1989 года

Неприятный инцидент с прабабкиным обручальным кольцом привел к тому, что на работу я опоздала. Я появилась лишь к середине большой перемены, вызвав весьма заметное неодобрение со стороны Скунса, который проверял тетради, сидя у открытого окна, и едва ответил на мое приветствие – коротким кивком и презрительным взглядом.

Я попыталась объяснить, что со мной случилось, но Скунс в своей обычной грубоватой манере заявил:

– Знаете, кое у кого есть занятия и поважнее пустой болтовни, – и снова уткнулся в свои тетради.

– Да не обращайте вы на него внимания! – чуть погодя, уже в учительской, сказала мне Керри. Она курила, уютно устроившись в кресле прямо под написанным от руки требованием ни в коем случае не курить в учительской. – А что, собственно, с вами случилось? Вы нормально себя чувствуете?

На палец мне наложили повязку, выглядевшую довольно устрашающе, но на самом деле там, по-моему, уже почти все прошло. Я рассказала Керри историю с прабабушкиным обручальным кольцом, и она радостно воскликнула:

– Так вы обручились? Поздравляю!

– Доминик – хороший человек.

Керри приподняла бровь.

– А вот это звучит как-то совсем не радостно. Надеюсь, моя дорогая, вы выходите замуж не потому, что уже начали «пухнуть»?

Я рассмеялась:

– Абсолютно ничего похожего. По-моему, мне просто нужно немного времени. Я должна как-то к этому привыкнуть. – И я рассказала о празднестве, устроенном Домиником в мою честь, и о том, как он, явно желая сделать мне сюрприз, прямо во время празднества сделал мне предложение, а потом вся его родня принялась недвусмысленно намекать, что хорошо бы нам поскорее завести общего ребенка. Я и сама удивилась, что рассказываю о вчерашних событиях со смехом, хотя тогда мне было совсем не весело. Это, конечно, сказывалось влияние Керри: никакое депрессивное настроение не могло устоять под натиском ее циничного юмора.

– Нет, я все-таки, наверно, неблагодарная, – горестно призналась я. – В мою честь был устроен настоящий праздник, я получила предложение руки и сердца, мне подарили старинное фамильное кольцо, и что в итоге? Мое тело во время сна все это отвергло! – Я помахала забинтованным пальцем. – Возможно, подсознание подсказывает мне, что все так или иначе закончится слезами. – Мне хотелось сказать это весело, легко, но голос мой почему-то прозвучал подозрительно монотонно. – Меня все время преследуют всякие задние мысли, – сказала я, хотя до этого момента об этом даже не подозревала.

Керри удивленно приподняла бровь:

– А он знает?

Я покачала головой:

– Это моя вина. Если б только мне хватило времени подумать…

Керри строго на меня глянула и сказала:

– Но ведь именно так они всегда это и проделывают. Ох уж эти мне мужчины! Ох уж эта мне романтика! Вечно они из этого целое представление устраивают, стараясь не дать тебе возможности ответить так, как ты ответила бы, будь вы наедине. Ох уж эта мне любовь к публичному предложению руки и сердца в присутствии всех родственников и друзей! Позвольте, я попытаюсь угадать, сколько раз его сестры назвали происходящее таким романтичным.

Я не выдержала и рассмеялась.

– Много, – сказала я.

– Романтика! Именно она всегда служит им оправданием, – сказала Керри и пересела ко мне поближе. – О романтических отношениях мы слышим чуть ли не с колыбели. Властные, жестокие, склонные к насилию мужчины так часто в книгах изображаются романтичными. Возьмите Хитклиффа. Или Рочестера[59]. И ведь предполагается, что мы непременно клюнем на это дерьмо. И мы клюем! Снова и снова клюем. – Она улыбнулась. – А скажите, дорогая, если бы он