— Я все еще числюсь среди живых, — сказал я, — и этим я всецело обязан невероятной доблести, которая снискала вам всеобщее и, как я наконец понял, заслуженное признание. — Указав на свое правое запястье, на глазах приобретавшее все более неестественную окраску, я добавил: — Боюсь, однако, что я сильно растянул связки или даже сломал руку.

Крокетт внимательно осмотрел пострадавший член, прищелкнул языком и сказал:

— Распухло будь здоров, это уж точно. — Сняв свой полосатый галстук, он ловко накинул его мне на шею, сделал импровизированную петлю и бережно просунул в нее мою раненую руку.

Я воспользовался моментом, пока полковник совершал этот искусный маневр, чтобы поделиться с ним угнездившейся в моей груди тревогой.

— Было бы благоразумно внимательно осмотреть тело вдохновителя всей этой катастрофы, Ганса Нойендорфа, — предложил я. — Не хотелось бы, чтобы и он застиг нас врасплох, внезапно очнувшись от своего якобы безжизненного состояния.

— Недурная идея, — признал Крокетт и, подойдя к простертому на земле телу Нойендорфа, ткнул павшего носком сапога в голову. По той вялости, с какой голова перекатилась набок, и по луже крови, которая вытекла из его ноздрей, ушей и рта, я заключил, что наша немезида мертва — попавший не в ту цель удар подручного убил его на месте.

— Мертвей копченой селедки, — заключил Крокетт, возвращаясь ко мне. — Свой же напарник его и прикончил.

Едва эти слова были произнесены, как из черных клубящихся туч на горизонте вылетел огненный зигзаг молнии. За ним мгновением позже последовал мощный раскат грома.

Тяжелые капли дождя упали с неба, зашуршала трава рядом с нами.

— По, — сказал Крокетт, опытным взглядом окинув небеса. — Нужно поискать укрытие. Добраться до дому прежде грозы у нас с вами не больше шансов, чем у китайца, тем более с одной лошадкой на двоих.

— С одной лошадью? — переспросил я. — Но ведь наши поверженные противники также прибыли сюда верхами?

— Вы что, не заметили? — удивился полковник. — Да эта скотинка умчалась прочь, как пьяницы, почуявшие барбекю.

Оглянувшись на тот холм, где недавно паслось трое животных, я убедился в правоте Крокетта: нестреноженные кони и в самом деле умчались, напуганные, по-видимому, грохотом разрядившейся винтовки.

— Где же искать укрытия в этой богом забытой местности? — вопросил я, содрогаясь от пульсирующей боли в правом запястье.

— Есть тут местечко всего в полумиле, для нас сойдет, — подбодрил меня Крокетт. — Вперед, напарник. Садитесь на мою лошадь, а я буду показывать дорогу.

Перед тем как напасть на Нойендорфа и его приспешников, Крокетт благоразумно спрятал своего коня в лесу. Теперь он устремился на поиски этого животного, а я тем временем проверил состояние раненого запястья, осторожно вращая им и поочередно сжимая и разжимая пальцы. К моему удовольствию, выяснилось, что, несмотря на боль, конечность отнюдь не утратила подвижности. Ободряющий симптом: правый carpus[77]был только сильно растянут, но не подвергся более жестокой травме и не был сломан.

Минуту спустя мой спутник вынырнул из-за деревьев, ведя в поводу красавца-гнедого. Поддержав меня одной рукой, он помог мне сесть в седло и пошел рядом, сжимая в одной руке повод, а в другой — ружье, прокладывая нам обоим путь с просеки на узкую дорожку, которая тянулась через лес к западу.

Тяжкие испытания долгого и на редкость мучительного дня, начавшегося с моего похищения и увенчавшегося жестокой, хотя и вполне справедливой смертью троицы головорезов, привели меня в состояние крайнего физического и эмоционального истощения — до такой степени, что, несмотря на боль в руке и дополнительное неудобство в виде тряской рысцы, которой вез меня конь, я едва мог удержать веки разомкнутыми, и потому не сумею определить, как долго мы ехали.

Внезапно меня пробудил от дремоты голос пограничного жителя, возвестивший, что мы прибыли к месту назначения.

Я потряс головой, чтобы прояснить мысли, и при виде странного и неожиданного зрелища глубочайшее изумление охватило меня. Перед нами возвышались обугленные стены и закопченные балки огромного, превратившегося в развалины строения, очевидно разрушенного катастрофическим пожаром. Лишь постепенно я сообразил, что это — руины некогда гордого дома Ашеров.

— Но как, во имя Небес, мы попали сюда? — в недоумении воскликнул я.

— За это можно поблагодарить Нойендорфа и его шайку, — ответил Крокетт, останавливаясь в начале дорожки, которая вела в развалины. — Эти подлые гады уволокли вас подальше за город, чтобы проделать свои адские штучки. Как только я заприметил росчисть, сразу сообразил, что оттуда до местечка Ашеров — один плевок. Вот я и прикинул, что тут мы укроемся, пока развиднеется.

В столь сумрачную погоду, вечером — день уже устремился навстречу своей гибели — особняк едва было возможно разглядеть, но жестокий ущерб, нанесенный величественному зданию, я различал без труда. На месте высокого резного портала зияла дыра. Великолепная фасадная стена словно после артиллерийского обстрела зияла пустыми, без стекол, глазницами окон. Широкий склон крыши почти полностью провалился вовнутрь, остались только балки, черный скелет на фоне грозовых туч. И высокие башни обратились в прах, лишь одна из них все еще вздымалась зазубренным обломком к небесам.

— Пошли, старина, — пригласил Крокетт; капли дождя непрерывной струйкой стекали с его черной широкополой шляпы. — Пока до костей не промокли.

Ускорив шаги, первопроходец повел гнедого по дорожке, сквозь дыру на месте портала, в пустую, печальную раковину выгоревшего дома. Он помог мне сойти с коня, оглядел развалины и — выбрав более-менее укрытое место, где сохранились остатки рассыпавшейся черепицы — привязал поводья к упавшему стропилу и махнул мне рукой, приглашая следовать за собой.

К тому времени одежда на мне промокла насквозь и жестокий озноб сотрясал все тело. Я присел на корточки, упершись спиной в груду кирпичей, составлявших прежде трубу камина, а Крокетт начал собирать вокруг все, что годилось на растопку. Он принес обломки деревянной мебели, кусок черной бархатной ткани, каким-то чудом уцелевшей от пожара.

Видя, как мне плохо, он поспешил сложить эти дрова и развести огонь, после чего обратился ко мне с такими словами:

— Присаживайтесь поближе к костерку, По! И не заметите, как пригреетесь, точно клещу коровы на брюхе.

Повинуясь этому указанию, я пристроился вплотную к костру, скрестив ноги наподобие индейского воина на совете племен, и Крокетт, сняв с себя промокшую шляпу и оставив ее лежать на закопченном полу, сел рядом со мной. Минут десять мы в полном молчании наслаждались теплом костра.

— Хорошо, По, — прокомментировал наконец Крокетт, вытягивая руки ладонями к языкам огня.