Я даже думать не хотел, что может сделать со мной Сева, когда выйдет. Или с матерью, если она на тот момент еще будет в стране. Нет уж. Если мне не удастся доказать убийство, я расправлюсь с подонком сам. Пятнадцать-то мне исполнится только весной.

Короче, веду я к тому, что твердо решил посмотреть, что в запертой комнате. Вот только для этого мне надо было убрать из дома и мать, и отчима. Оказалось это совсем не легко. Я попробовал подкатить к ма: типа, почему бы ей не сходить с Севой куда-нибудь вдвоем? В ресторан на романтический ужин или в театр там. А она на меня как заорет: "Опять хочешь на бровях домой притащиться или девку свою в дом привести, пока нету никого?" Я прикинулся белым и пушистым, типа у меня ничего такого и в мыслях нету, я просто о них с Севой забочусь и все такое. Но она мне не поверила. Да и не в этом даже было дело. Просто не хотелось ей уже ничего. Совсем ма связь с землей потеряла, даже датский забросила. Какой уж тут театр? А подсунуть ей лишнюю таблетку в кофе, чтоб она отключилась — на это я был не способен. Это методы Себастиана.

Кстати, даже Сева по ходу стал опасаться, что ма переберет с дозой. Спала она по ночам беспокойно — как снотворное таблетки уже плохо действовали. Казалось бы, я должен радоваться, — отчим не мог таскать меня на башню три-четыре раза в неделю, как раньше. Ахаха! Вы недооцениваете фантазию этого урода. Я-то тоже поначалу удивлялся: с чего это Себастиан сам предложил поучить меня водить машину? То есть он для приличия сначала мать спросил, не хочет ли она получить права. Но ей оно было нафиг не надо, ясно дело. А я согласился. Сдуру. Хотя… если бы и отказался, Сева бы меня все равно уломал.

В первый раз мы с отчимом поехали в лес. Искали тихую проселочную дорогу, как он сказал, где машин почти нет. Был вечер, темно, по стеклам молотил мелкий холодный дождь. Себастиан остановил мерс на какой-то пустой парковке. Фары выхватили из мрака мусорный бак и бок общественного туалета. Я думал, сейчас мы поменяемся, и я сяду за руль. Ага, как же. За это удовольствие надо было платить. Доставив удовольствие Себастиану. Ну и что мне оставалось? Снаружи — дождь, колотун, незнакомый лес, а на мне даже куртки нет: в машине-то тепло.

Обещание свое скот, правда, сдержал. Когда все закончилось, он разрешил мне занять место водителя, и домой мерс вел я сам. Так оно и пошло. В лес рулит Себастиан, из леса — я. Одно неудобство: в мерсе отчиму приходилось пользоваться резинками. Обивку берег. Да и помыться на природе особо не помоешься. А с резинкой — какой кайф? С башней это не сравнится.

Так что покатались мы так пару недель, и Себастиан выяснил, что если мать под вечер подпоить, то она и от обычной дозы снотворного отрубится. На столе за ужином появилось вино. Мне не наливали, зато у ма стакан не пустовал. Пара бокалов, и отчим помогал ей подняться в спальню. Я тогда не знал, что это может был опасно. Идиотом, короче, был. Но об этом позже. Потому что сначала случилось кое-что еще.

Лэрке обо мне все-таки не совсем забыла. Позвонила и пригласила на свой концерт. Конкурсный. Он открытым для публики оказался. В субботу 22-го ноября в 12 в Ранерсе первый отборочный тур. Ранерс — это город такой, в часе езды от нас.

— Можешь вместе с нами поехать, — предложила Лэрке. — Меня отец согласился отвезти.

— Спасибо, — говорю, — за приглашение, но не знаю, смогу ли. Я перезвоню.

Она по ходу обиделась, что я сразу не заскакал с воплями "Ур-ря!", но это же суббота. В выходные Себастиан дома. Значит, придется у него отпрашиваться. Что я и попытался сделать.

— Подожди, — отчим поставил на стол кофейную чашку, которую я ему только что притащил. Вместе со свежезаваренным кофе. — А как зовут эту твою одаренную одноклассницу?

Ну, я сказал. Блин, знал бы тогда, наврал бы, что иду на какой-нибудь факинг день рожденья. Но как я мог догадаться, что у Себастиана на Лэрке такая будет реакция? Просто шок и кома.

— Нет! — отрезал отчим, когда немного пришел в себя.

— Но почему… — начал было я.

— Нет, и ни слова больше! — его палец ткнулся мне в грудь. — А то я обеспечу тебе домашний арест на все выходные.

Вот и думай, чем ему девчонка так насолила! Ревнует, что ли? Смешно, ей-богу.

Я Лэрке позвонил, рассказал про Севин закидон.

— Может, — говорю, — ты его разозлила как-то? Ну, еще тогда, когда Джей…

Девчонка засопела в трубку:

— Разозлила? Да я с ним почти и не общалась. Один раз только, когда мы в Соммерленд ездили. Он тогда какой-то странный был, правда… Но все равно, вежливый, обходительный даже. Да с тех пор же два года прошло, Джек! Отчим твой меня, наверное, едва помнит. Слушай, а ты точно ничего не выдумываешь? — она помолчала. Ее подозрительность чувствовалась даже через мобильную связь. — Не хочешь ехать, так бы сразу и сказал. Чего за отчима-то прятаться?

— Да честно, не пускает он меня! Грозит запереть на все выходные, — взмолился я в трубку. — Я очень хочу тебя послушать, правда!

— Ладно, — Лэрке вздохнула снисходительно. — Приходи тогда ко мне. На генеральную репетицию. В пятницу после школы, окей?

Конечно, я согласился.

Я навсегда запомню ее такой. Заходящее солнце падает прямо в окно, полупрозрачная тень от занавески лежит на клавишах, которые заклинают руки Лэрке. Во мне все вибрирует, дрожит и плавится. Она кажется сотканной из лучей, как и ее легкая, но невыразимо печальная музыка. Если бы меня спросили тогда: что такое красота? Я ответил бы: вот это. Эта девушка, душа которой живет в кончиках пальцев. Не знаю, сможет ли она спасти мир, но меня — меня в тот момент она спасала. От всего страшного, горького, постыдного. Она возвращала меня к тому, кем я когда-то был, и кем желал быть. В тот миг я хотел одного — чтобы она играла вечно.

Но вот ее руки взлетели вверх последний раз и тихо легли на колени. Она посидела немного молча, словно еще переживая последнюю ноту, и повернулась ко мне. Ее глаза сияли, но в уголках губ таилась неуверенность:

— Ну как?

Я прочистил горло:

— Если ты не победишь, то я… я…

— Что, взорвешь концертный зал? — она хихикнула, но щеки довольно зарозовели.

— Перестреляю жури из калашникова, — ответил я ей в тон. — Дыщ-дыщ-дыщ! А что ты такое играла?

— Классная вещь, да? Это Глюк.

— Чего? — я нахмурился. Не всегда поймешь, серьезно Лэрке или прикалывается.

Она рассмеялась, хлопнув ладошками по бедрам:

— Ой, Джек, неужели не знаешь? Композитор такой. Австрийский. Это мелодия из его оперы "Орфей и Эвридика".

— Орфей, — я почесал ухо. — Это такой древний мужик, который играл на арфе?

Снова смешки:

— Ну да, грек. Он много чем прославился, но опера о том, как Орфей вернул из Царства Мертвых свою возлюбленную.

— Жесть. И как это ему удалось?