– Выбираешь луковицы для посадки весной?

– Угу, – рассмеялся микробиолог, – никак не могу решить, что выбрать: голландские тюльпаны, вирус герпеса или цитокератин. – Он кивнул на предметное стекло в руке Оуэна. – Что это?

– Думаю, либо это стрептококк группы В, либо листериоз, – сказал Оуэн. – Надеюсь, ты скажешь наверняка.

Незадолго до десяти часов вечера члены семьи Фишер откладывали все свои дела и, словно под действием магнита, собирались в центре гостиной. Элам произносил короткую молитву на немецком, а затем все прочие молча наклоняли головы, отдавая дань уважения Богу. Элли наблюдала эту сцену уже несколько месяцев, всегда вспоминая тот первый странный разговор с Сарой о своей вере. Неловкость, которую она поначалу испытывала, уступила место любопытству, а затем безразличию – она читала статьи из «Ридерз дайджест» или одну из своих книг по юриспруденции, после чего шла спать вместе с остальными.

В этот вечер они с Сарой и Кэти играли в скребл. Когда часы с кукушкой пробили десять, Кэти сбросила буквы со своего лотка в коробку, ее мама сделала то же самое. Аарон, бывший до этого в коровнике, вошел в комнату в вихре прохладного воздуха. Он повесил свою куртку и опустился на колени рядом с женой.

Но в тот вечер, читая «Отче наш», Элам делал это на английском. Удивленная таким началом – амиши молились на немецком или в крайнем случае на голландском, – Элли поневоле зашевелила губами. Сара, тоже шепча слова молитвы, подняла голову. Взглянув на Элли, она чуть подвинулась вправо, чтобы дать той больше места.

Когда в последний раз Элли молилась по-настоящему – не так, когда при появлении присяжных в последнюю минуту взываешь к Всевышнему или когда патрульный полицейский на магистрали ловит тебя на скорости восемьдесят пять миль в час? Что она теряет? Не отвечая на собственный вопрос, Элли соскользнула со стула и опустилась на колени рядом с Сарой, словно была частью этого дома, словно думала, что ее надежды оправдаются.

– Боно Герхардт, – протягивая руку, произнес мужчина. – Приятно познакомиться.

Элли улыбнулась микробиологу, которого ей представил Оуэн Зиглер. Этот коротышка носил на голове хирургическую шапочку с принтами зебр и обезьян. К отвороту его куртки была приколота гватемальская куколка-утешительница. На шее висели наушники, от которых змеились провода к CD-плееру «Сони», лежащему в правом кармане.

– Вы пропустили инкубацию, – сказал он, – но я прощаю вас за то, что пришли после первого акта.

Боно подвел ее к столу, где ждали несколько предметных стекол.

– В целом мы пытаемся идентифицировать организм, выявленный Оуэном в ходе иммунопероксидазной реакции. Я сделал дополнительные срезы парафинового блока ткани и культивировал их с антителами, которые будут реагировать с листерией – это бактерия, которую мы пытаемся идентифицировать. Здесь вот наши положительные и отрицательные контрольные бактерии – подлинные образцы листерии, любезно предоставленные ветеринарным колледжем, а также дифтероиды. А сейчас, дамы и господа, наступает момент истины.

Элли затаила дыхание, когда Боно нанес на первый образец несколько капель раствора.

– Это пероксидаза хрена, энзим, связанный с антителом, – пояснил Боно. – Теоретически этот энзим появляется только там, где есть листерия.

Элли смотрела, как он манипулирует со всеми предметными стеклами. Наконец он взял маленький пузырек.

– Йод? – попробовала угадать она.

– Близко. Просто краситель. – Он капнул на каждый образец и положил первое предметное стекло под микроскоп. – Если это не листерия, – пробормотал Боно, – укусите меня.

Элли переводила взгляд с одного мужчины на другого:

– Что происходит?

Оуэн, прищурившись, посмотрел в микроскоп:

– Помните, я говорил вам, что некроз печени был, вероятно, вызван инфекцией? Вот бактерия, вызвавшая его.

Элли заглянула в микроскоп, но увидела лишь что-то вроде толстых зерен риса с коричневой каемкой.

– У младенца был листериоз, – сказал Оуэн.

– Значит, он умер не от асфиксии?

– Фактически да. Это была цепочка событий. Асфиксия возникла вследствие преждевременных родов, которые были вызваны хориоамнионитом, а тот был следствием листериоза. Ребенок заразился инфекцией от матери. Это фатальные без малого тридцать процентов для плода в утробе, но у матери эта инфекция может остаться невыявленной.

– Следовательно, это смерть от естественных причин.

– Верно.

– Оуэн, это замечательно, – улыбнулась Элли. – Именно на такую информацию я и рассчитывала. И где же мать подхватила эту инфекцию?

Оуэн взглянул на Боно:

– Это вам может не понравиться, Элли. Листериоз не похож на стрептококковую инфекцию горла – им не заражаются ежедневно. Вероятность этой инфекции примерно один случай на двадцать тысяч беременных женщин. Мать обычно подхватывает инфекцию при потреблении зараженной пищи, а при современной технологии специфические загрязняющие вещества успешно устраняются перед поступлением пищи в продажу.

Элли в нетерпении скрестила руки на груди:

– Какого рода пища?

Патологоанатом ссутулился:

– Какова вероятность того, что ваша клиентка во время беременности пила непастеризованное молоко?

Небольшая библиотека главного суда первой инстанции располагалась прямо над кабинетом судьи Ледбеттер. Хотя мне надлежало изучать современное прецедентное право в отношении судебного разбирательства убийств детей в возрасте до пяти лет, бо́льшую часть из прошедших двух часов я просидела, уставившись на щербатый деревянный пол, словно пытаясь донести судье сквозь доски мысль о милосердии.

– Слышу, как ты думаешь вслух, – произнес низкий голос, и, обернувшись, я увидела стоящего у меня за спиной Джорджа Каллахэна. Он пододвинул ко мне стул и оседлал его. – Посылаешь Фил флюиды, да?

Я ожидала увидеть на его лице признаки соперничества, но он смотрел на меня с симпатией.

– Просто чуточку колдую.

– Угу, я тоже этим занимаюсь. Пятьдесят процентов времени, и даже помогает. – Джордж улыбнулся, и, успокоившись, я улыбнулась в ответ. – Я тебя разыскивал. Хочу тебе сказать, Элли, я совсем не в восторге от того, что приходится отправлять пожизненно в тюрьму амишскую девчушку. Но убийство есть убийство, и я попытался найти решение, подходящее для всех нас.

– Что ты предлагаешь?

– Знаешь, надо, чтобы она признала себя виновной в убийстве по неосторожности. И тогда, при условии хорошего поведения, она освободится через пять или шесть лет.

– Она не выдержит в тюрьме пять или шесть лет, Джордж, – тихо сказала я.

Он опустил глаза на свои сжатые в замок руки: