Девушка обернулась, убрала от лица большие кисти; сквозь спекшиеся слезой ресницы, на него устремился молящий взгляд влажных, жалостливых, преданных глаз.

– Расклеилась я, Арзо… Говорю тебе все… А больше некому! – задрожало все ее тело, крупные слезы потекли по щекам.

– Успокойся, успокойся… – только и мог сказать Арзо, он хотел по-братски обнять девушку, погладить ее нежно, прошептать что-либо доброе на ушко, однако строго помнил взятое с него слово – не прикасаться. – Возьми платок! – сунул в руку ей узорчатый платок из нагрудного кармана.

Высоко вздернулось солнце, ослепило Чеченское предгорье красочностью, теплом. Легкие перистые облака, еще на рассвете стайками украшавшие небосвод, под натиском светила растворились в ярких лучах, дымчатой однотонной голубизной окутали равнинный горизонт. И только над вершинами снежных гор вздыбились мятежным табуном лилово-дымчатые шальные облака.

– Ты мне обещала сегодня объяснить, почему только после третьего курса выйдешь замуж? – нарушил долгое молчание Арзо после того, как они продолжили путь.

– Надо точно выражаться – я сказала выйду замуж за тебя, – вновь лукавством засияло ее лицо. – Объясняю… После третьего курса начнется специализация и у меня будет больше свободного времени. Это раз. Во-вторых, я говорила с проректором и мне обещали помочь перевестись в мединститут поближе, например, – в Орджоникидзе или в Махачкалу. И наконец, последнее, четыре года жену-студентку никто не вытерпит, а два – я думаю ты осилишь… Для меня сейчас главное в жизни получить профессию врача. Это мечта, стремление и цель жизни. И ты, Арзо, не пытайся ломать мой выстраданный путь. Не спекулируй на чувствах, потерпи два годика. Ведь ты видишь, как год пролетел, а я уже на втором курсе.

– А если мы через два года поженимся, а ты еще студентка, и… – здесь Арзо замялся, но потом другим голосом продолжил, – ну, дети должны быть.

– Я об этом мечтаю! – воскликнула Полла, опустила покрасневшее лицо.

– А как учеба, ребенок?

– Это мои проблемы… Поэтому и говорю – после третьего курса… Убедила?

– Нет, – сухо парировал Арзо. – Сейчас и через два года – разницы нет. Зачем два года ждать, мучиться? Ты, Полла, иногда такие мысли выдаешь, что мне страшно становится. Когда не видя тебя, я вспоминаю твои доводы и рассуждения – мне кажется, что тебе не девятнадцать лет, а все тридцать девять.

– Ха-ха-ха! – засмеялась девушка и затем неожиданно стала серьезной. – Ты знаешь, Арзо, с двенадцати лет я кормлю себя сама, а с четырнадцати всю семью. Ежегодно возделываю два гектара сахарной свеклы в одиночку. Не тебе объяснять, какой это адский труд – с ранней весны до крепких заморозков. И потом, ваша контора по-человечески расчета не делает… Много пота и слез я пролила, ползая на коленях в этих полях… неужели ты хочешь, чтобы я в этой позе и сдохла, всю жизнь мучилась в грязи, согнувшись в три погибели?

– Так я ведь тебя обеспечу…, – попытался вступить в монолог Арзо.

– Нет, – грубо перебила Полла. – Никто меня не переубедит, я сама себя обеспечу, и я стану врачом. Классным врачом, – упрямая решимость запечатлилась на ее лице, на висках вздулись вены.

– А как семья, дети и работа? Или ты хочешь иметь только одного ребенка?

В мгновение озарилось ее лицо, мечтательная улыбка застыла в уголках рта.

– У меня будет пятеро детей – три мальчика, две девочки.

– Не нужны мне девочки! – в унисон ее тону закапризничал Арзо.

– Ну-у, не говори так! – как бы уже лаская дитя, надулись в нежности губки Поллы, – первая будет девочка и последняя… Первая для хозяйства, а последняя для утех.

– Ой, и как ты все это спланируешь? – беззлобно съехидничал Арзо.

– На женских курсах нас учили… Ой! Что я вновь говорю, – сжала она рот.

– Чему еще вас там учили? – с усмешкой вздернул бровь Арзо.

– Не скажу! – кокетливо повела глазками Полла, а потом все еще улыбаясь, прямо глядя в лицо молодого попутчика, сказала. – А если хочешь знать, мы с тобой подходим друг другу по всем параметрам гороскопа.

– Только поэтому ты соизволила осчастливить меня через два года, а не через четыре, – нотки сарказма засквозили в интонациях голоса Самбиева. – А если я не согласен ждать два года?

Полла задумалась, приуныла, ее взгляд отвернулся, заскользил по обочине. Сочными красками созревали травы лютика и горицвета, над их цветками, стремительно махая прозрачными крыльями парил узорчатый шмель. Заботливо жужжа, он закружил в танце вокруг золотисто-желтого цветоложа лютика, от милых ухаживаний, щедро раскрылись чашелистики с прижатыми волосками, обнажилась завязь, сквозь круг тычинок жадно вонзилось жало хищника в рыльце пестика, в истощении сникли лепестки венчика. Упоенный шмель взмыл над лютиком, в прощальном вираже закрутил взбухшим задом, а затем услужливым жалом навострился к красному побегу горицвета, заплясал в угодливости вокруг пламени цветка… Не горят цветы… Люди тоже не горят, однако обжигают…

– Ты волен поступать как хочешь, – сурово вымолвила она. – Я тебя обязательствами не отягощаю.

– А себя? – жестокость сквозила в голосе Арзо.

– При таком раскладе нет… Мне всегда говорили, что я прямолинейная дура… Гм, не переделаешь… А тебе я все равно благодарна за помощь и поддержку.

– Прости, Полла… Я не хотел…

– А знаешь? – не слушала его извинений девушка. – У меня перед тобой вина. Как ты уехал, я на следующий день продала через комиссионный твои подарки: плащ и зонтик. Долги были… Теперь будет полегче, со второго курса нам можно подрабатывать на «Скорой помощи»… И еще, я взяла никат – как стану врачом, накоплю денег, подарю тебе хорошие часы, и будут они отсчитывать для тебя счастливое время.

Нескрываемую скорбь и горечь выражали ее лицо, голос, осанка.

– Ты обиделась? – поздно спохватился Арзо.

– Нет… Просто девушка должна свои чувства скрывать, а я не могу.

От солнечных лучей утренняя роса испарилась, в смущении, и только в нижних ярусах, в тенечке мелким бисером с озорством поблескивали капельки. Из зарослей лесополосы дружным хором стрекотали цикады, в такт им, в едином аккорде, голосили лягушки из параллельно с лесополосой протекающего канала. Со стороны скошенного пшеничного поля прилетела каштаново-бурая овсянка, опустилась на тоненькую веточку акации и запела «ци-ци-ци ридеридерит». Трель овсянки Полла сравнила с позвякиванием связки ключей и подумала, что замок – самое гнусное изобретение человечества.

– Ничего, – о своем высказался Арзо меняя тему разговора. – Скоро я стану управляющим, вот тогда все