Про то, что без него домой я не пойду и не поеду.

Я буду там одна. В огромном доме, в десятке пустых комнат, среди так и не разобранных коробок… я заблужусь.

Потеряюсь окончательно.

— Я тебе так мешаю?

— Ты мне так…

Он не договаривает, обрывает резко себя же, забирает фрукт-грейпфрут, и помогать я больше не рвусь. Остаюсь сидеть на шатком стуле, на который с ногами по привычке забираюсь, вью, как сказала бы мама, своё гнездо.

Которое при людях я не сооружаю.

Не сижу так.

Но… никто не видит, а Дим не смотрит, не замечает больше меня, обмениваясь улыбками и шутками с очередными посетителями. Он обещает свой фирменный коктейль, на который джин, крутанув левой рукой бутылку, вытаскивает.

Сыплется в бокал лёд.

И веки под мерный шум и голоса людей тяжелеют, слипаются ресницы, которые Кобо, делая великое одолжение, мне красил сам.

И мысли об этом неповоротливые.

Громоздкие.

— У меня смена до одиннадцати, — Дим, разрывая тяжёлую полудрёму, сообщает хмуро.

Разглядывает, оказывается, меня, и около стула, когда я открываю глаза, он на корточках сидит, держит уже знакомую книгу-дневник.

— Посмотри, раз… ты здесь решила… ждать, — он предлагает рвано, сообщает негромко, стучит пальцами по кожаной обложке. — Я дочитал всё, что распечатал Герберт, дальше пошёл оригинал, а у меня с чешским шестнадцатого века как-то не особо ладится. Может ты…

Может я…

Открою и уже прочитанное им прочту сама, пойму, почему упомянутый Мартой Ворон внимание Дима привлёк. И получается, что чёрный человек не только кошмар последней хозяйки замка, он существовал. Был наяву, и называть его Вороном Альжбета отчего-то считала уместным, а Дачицкий писал про приехавшего папского легата и тут же добавлял про Ворона.

Тоже.

И, пожалуй, велика вероятность, что Ворон Альжбеты и Дачицкого один и тот же человек, который приехал в Кутна-Гору по первым морозам.

Или нет?

Ответа не находится, а завитки-строчки, старательно выведенные чёрными, не поблекшими от времени, чернилами, не читаются, не поддаются пониманию, и продвинуться дальше почти не получается. Разбираются больше двух часов только три короткие записи, складываются в описание встреч с Владиславом, о котором Альжбета пишет с исключительным восторгом, сожалеет, что ему, прогостившему и без того непростительно долго, скоро уехать будет надобно.

И очередной заказ пупетье оттого она сделала…

— Дим, — я, поднимая голову, зову.

Громко.

И оборачивается, отвлекаясь, не только он, но без разницы.

Неважно, потому что о заказе Альжбеты, пожалуй, важнее, точно интересней, и со стула, приглушенно шипя, я неловко встаю, дохожу, чтобы выставленные пивные кружки взглядом проводить, ткнуть пальцем в книгу, показать.

— Смотри, — я требую, хватаю его за рукав. — Альжбета в конце февраля заказала две, как она пишет, особые куклы. Они были в размерах больше, чем все прежние, потребовалось изрядно серебра. А самое главное, у этих двух кукол были лица её и Владислава. Она даже послала их настоящие локоны вместе с письмом. Как бы частицу их самих, понимаешь? Ей хотелось, чтобы осталось что-то на память, и ей, и ему. Владиславу она думала подарить свою куклу, а ей бы осталась его.

Я говорю торопливо.

Кажется, сбивчиво.

Но Дим слушает, сморит внимательно, пробегает взглядом по предложениям, в которые пальцем я продолжаю нетерпеливо тыкать, приплясывать на месте, потому что я бездоказательно уверена, что…

— Герберт отдал тебе одну из этих кукол?

— Да! — я выпаливаю, киваю для убедительности. — Куклу, которая должна была быть у Владислава. Только я не понимаю, как она могла оказаться у Герберта. Но зато понятно, почему она не пропала вместе с Альжбетой и всем остальным. Дим, я на зуб готова поспорить, что моя кукла — это подарок Владиславу, она вот вообще не маленькая, её ни в какой город не засунуть. Либо этот город, в самом деле, должен был быть исполинским.

— Две особые куклы. Серебряный город. Волшебный камень. И дневник до кучи, — Дим перечисляет задумчиво, не отступает от меня, и, когда мы оказываемся вплотную, понять сложно, неясно, в какой момент, не замечая, он накрывает мои пальцы, что на книге лежат. — Как выберем, что из этого стало причиной для убийства нашего пана? Что ищут, Север?

— Дневник — ключ ко всему? — я предполагаю, хмурясь. — Без него вряд ли можно найти остальное. Впрочем, с ним тоже проблематично. Я дочитала до марта, а дальше… ерунда какая-то. У меня ощущение, что это не чешский. Ни слова понять не могу.

— Но хотя бы страницы без клякс, — Дим, вглядываясь в эти самые страницы, бормочет почти с претензией, спрашивает хмуро. — Видела последнюю запись? Строчки скачут. Написали словно в спешке и не до конца, обрывается.

— Видела, — я, подтверждая, вздыхаю тяжело, спрашиваю то, на что ответ, в отличие от всего остального, получить можно. — Зачем ты попросил Марту об экскурсии?

— А ты разве не планировала посетить руины замка? — он осведомляется тоном светским, но… насмешливым, прищуривается.

Опять-таки насмешливо.

И под его взглядом я, недовольно морщась, признаю:

— Планировала.

— И, конечно, одна.

— Какая догадливость…

— С ней будет информативней, — он говорит задушевно.

Втолковывает аки неразумному ребёнку.

Которому гулять одному небезопасно, а потому компания — это хорошо, правильно в нашей ситуации, разумно.

И соглашаться с его правотой мне не хочется. Не требуется, ибо записи Альжбеты, убирая мои пальцы со страницы, он звучно закрывает, вручает мне, и на ухо, фыркая и щекоча дыханием, сообщает между прочим:

— Она мне не нравится, Север.

— Конечно.

Безусловно.

Нравится ему только Алёнка, на ней он жениться собирался, а потому ревновать к хорошей девочке и знатоку Дачицкого, в самом деле, глупо.

Ему же плевать и на неё, и на меня.

— Знаешь, мне не даёт покоя этот Ворон, — я говорю, прогоняю, свершая поистине титанические усилия, неуместные мысли. — Альжбета так его боялась, словно он, в самом деле, мог её на костре сжечь или ещё чего. Может, правда, убил? Но почему тогда осенью, если приехал в декабре. Какой смысл было ждать столько времени? Что их вообще связывало? Они встречались на каком-то маскараде, то есть, получается, ещё в Вене, так? Или я ошибаюсь, и приехавший легат — это не её Ворон?

— Стоп, — Дим командует.

Отбирает дневник, на который я взираю с отчаяньем.

И ненавистью.

— Я думала, что если прочитаю её записи, то найду ответы…

— Север.

— …только я не могу их прочитать…

— Знаешь, на какой высоте кипит вода в теле при нормальной температуре?

— Что?

Я моргаю растеряно.

Осознаю, что за подбородок, повернув мою голову и смотря в глаза, он меня держит, и