Звенит нелепое твое счастье —

Твоя нейлоновая струна,

Гремит фугасная медь латыни,

Летит слепой мотылекк огню,

Ты слышишь — звездами золотыми

Небо падает на броню

Браво, парень, ты не грустен нисколько

Завтра в дальний путь, а пока —

Все по плану ты становишься волком,

Ты знаешь все, что нужно в жизни волкам.

— Все? — насмешливо поинтересовался Зверь, разрывая прозрачную тишину.

Трепло кивнул, поглаживая струны.

— И к чему этот цирк?

— Ну кто у нас здесь волк? — Пижон протянул Кингу пустой стакан.

— И кто же?

— Да ты, конечно, — Пижон хмыкнул. — М-мы-то все людьми остались. Да ладно, Зверь, не грейся, классная песня. И вообще, не к лицу им, тебе, то есть, притворяться человеком. Так что браво, и все такое. Я, например, завидую. Мне волком не стать.

— Детский сад, — проворчал Зверь, слегка оттаивая, — в зоопарке. Ладно, крепкого вам похмелья.

Он уставился на Пенделя. Тот понял и освободил выход.

— Водка «Зверь», — вполголоса заметил Пижон, когда сержант исчез, — похмелья не будет.

— И чья это была гениальная идея? — ледяным тоном спросила Ула.

— Джокера, — Трепло и сам уже понимал, что сделал что-то не так. — Он, как эту песню услышал, все просил меня Зверю ее спеть. Я и не знал, что он по-русски шарит. А где я ему Зверя поймаю? Сегодня вот только и получилось. Я бы, может, забыл, но Джокер перед тем, как уйти, напомнил.

— Идиоты! — Ула поднялась, направилась к дверям.

— Сиди, — негромко сказал ей Гот, — я сам. Костыль, Кошмар, Синий, вам в патруль через десять минут. Остальные могут сидеть, сколько угодно, но подъем завтра в восемь, как обычно.

— Эх, не того мы зверем обозвали, — грустно заметил Кинг. И разлил по новой.

— Это не мы. Это Гот и обозвал, — напомнил Пижон. — У нас поговорка есть, что рыбак рыбака видит издалека. Бот как раз про них.

Выпили и за это. Чего уж теперь-то?

Дождь закончился. Осталась лишь мерзкая, привычная морось. Гот, ежась, прошел через летное поле, заглянул в ангар. Там было темно и тихо. Дитрих включил свет, обошел безмолвные вертолеты.

Пусто. Нет никого. Если не считать «Мурены». Но даже она не подавала признаков жизни. Гот почему-то был уверен, что Зверь придет сюда. Куда еще ему податься, кроме как к своей машине?

— И где он?

Вопрос, разумеется, был риторическим. Однако кабина «Мурены» засветилась зеленым — ожил бортовой компьютер. Гот выругался. Он был слегка пьян, именно слегка, не настолько, чтобы принимать как должное всякого рода странности, но куда тут денешься? Вопрос задан. На вопрос ответили Надо хотя бы узнать ответ.

На маленьком мониторе высветилась карта плато. Вокруг ремонтного цеха мигала тонкая красная рамка.

— Спасибо, — проворчал майор. И от греха подальше поспешил под мокрое небо.

В ремонтном цехе, что характерно, тоже было темно. Зато не тихо. Басовито и по-деловому гудели старательные роботы. Все верно, их так и оставили, когда уходили Исполнительные машины продолжали поиск нужных деталей, растаскивали их по рабочим местам.

И входить внутрь не хотелось. Очень. Если уж быть точным, то хотелось развернуться и бежать от цеха, от темноты, от ровного гула моторов. К людям бежать. Быстро. Не оглядываясь.

Гот вошел. Машинально закрыл за собой дверь и тут же пожалел об этом — в темноте стало совсем жутко. А свет не включался. Должен был — осветители начинали работать автоматически, стоило закрыть двери, но что им, осветителям, до какого-то там майора, если Зверь, злой на весь мир, желает побыть в темноте?

— Прятаться будешь? — громко спросил Гот. Склад ответил эхом.

— Как ты вошел? — прошелестел голос совсем рядом. Две яркие желтые точки вспыхнули во мраке.

— У тебя еще и глаза светятся?

— А то. — Еле слышный смешок. — Как ты вошел? Я сделал так, чтобы любому стало страшно.

— Мне страшно, — признал Гот, — но я не тебя боюсь, не мечтай.

— Да, ну? — определенно Зверь улыбался. — Я разве не говорил, что не люблю, когда мне врут?

— Не-а, — Гот сел на корточки, привалившись к стене. — Во-первых, не говорил, во-вторых, я не вру. Мне «Мурена» сказала, где ты. Если уж она со мной разговаривает, с чего бы мне тебя бояться?

— Все боятся, — насмешка сквозила в голосе холодным ветром, — просто не видит никто. Все в темных очках. Красок не различают. Я приказал им надеть очки, майор. Я могу приказать снять их. Что будет тогда, как думаешь?

— Они увидят тебя так же, как я. — Гот сделал ход вслепую, ну, почти вслепую, ориентируясь лишь на пренебрежительное «им». Кажется, он пошел верно. Во всяком случае, Зверь ответил не сразу.

Однако ответил. Хмыкнул невесело:

— Ты в небо смотришь, Дитрих. А небо… оно слишком чистое. Попробуй посмотреть на землю.

— Зачем?

— Тоже испугаешься.

— Это вряд ли. — Гот покачал головой. — Ты себя несколько переоцениваешь.

Свет наконец вспыхнул. Майор прищурился — глаза успели привыкнуть к темноте и отреагировали болезненно. Зато теперь он видел Зверя. Тот стоял метрах в двух, наблюдал с любопытством. Поймав взгляд Гота, улыбнулся:

— Смотреть надо на землю, господин майор. Попробуй. У тебя получится.

Гот не успел ответить. В цехе разом ожили все станки. Зашумели, загудели, загрохотали. Где-то на краю этой, дикой посреди ночи, какофонии начал гукать пневматический молот, отбивая тяжелый ритм.

— Весело, правда? — громко спросил Зверь. — А так?

Роботы, те, что трудились, и те, что мирно дремали вдоль стен, как по команде поползли, пошли, поехали, к дверям. Странное зрелище. Страшное? Нет, пожалуй, все-таки нет. Взгляд Гота выделил из механического войска две машинки, в чьи задачи входило не то сверление, не то закручивание. Они не могли передвигаться. Ну никак не могли. Не для того были сделаны. Эти роботы ползли по полу, конвульсивно содрогаясь и подтягивая сами себя единственной имевшейся в их распоряжении конечностью.

«Какая конечность? — рявкнул мысленно Гот. — Манипуляторы у них!»

— Еще веселее! — Зверь щелкнул пальцами, и роботы замерли. Потом те, что занимались сортировкой, развернулись и поползли к стеллажам.

— Они спят, — странным тоном сообщил Зверь, — они спят, Гот. Раньше… еще месяц назад это было бы мне не под силу, а сейчас, видишь? Я меняюсь. Помню, в детстве ругательство такое было: «мутант». Как раз про меня.