— Они согласились только что на разрешение вашему торговому человеку покупать землю и строить свой амбар, — шёпотом произнёс Крапенбахер.

— Сие удивительно, — сразу после него стал шептать Лёйбниц, — тем не менее, они настаивают, что ваш торговый человек должен платить триста шестьдесят пять монет в год в казну города, но за это он сам будет выбирать, в каком ряду ему торговать.

— Соглашайтесь, — сразу ответил Волков.

— А ещё вчера они стали увязывать выдачу беглых мужиков с компенсацией за Линхаймский лес, — продолжал Крапенбахер.

— Соглашайтесь, — повторил кавалер.

— А в компенсацию они просят тысячу флоринов, — аккуратно напомнил Лёйбниц. — Сумма-то не маленькая.

— Соглашайтесь, — снова говорил генерал. А сам поймал взгляд ландамана и чуть улыбнувшись, поклонился ему.

«Бог с ними, с этими деньгами, деньги и преференции в торговле важны, но не нужно осложнять дело Райхерду. Если договор будет „обидным“, так и противников у него будет больше. А потерянное нынче я потом на торговле наверстаю. Да и сам лес стоит всяко больше тысячи золотых».

Лёйбниц встал и сделал заявление:

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт согласен, из доброты своей и миролюбия, для укрепления мира меж соседями выплатить компенсацию в тысячу флоринов при передаче под полную его юрисдикцию всего Линхаймского леса, со всей землёй под ним, и всего берега и всей реки до установленных границ.

Кавалер видел, как один из переговорщиков повернулся к Первому Консулу, а тот в ответ едва заметно кивнул. И этот переговорщик встал и сказал:

— Мы ценим добрый нрав и миролюбие господина фон Эшбахта. И готовы в ответ обещать, что земля Брегген будет выдавать всех беглых людей, на которых кавалер Фолькоф фон Эшбахт укажет как на свою собственность.

После этого дело пошло быстрее, у делегатов вдруг пыл пропал, уже не кидались они отвечать на каждую фразу волковских адвокатов. Не оспаривали всякую мелочь. А сам кавалер то и дело говорил своим людям:

— То пустяк, уступите.

И так, во взаимных уступках, и прошёл тот день. И уже сразу после обеда, после короткого разговора с генералом, адвокат Крапенбахер встал и прочитал по бумаге:

— После прений сторона кавалера Фолькофа фон Эшбахта заявляет, что больше не имеет противоречий ни по одному из оговорённых пунктов со стороной земли Брегген.

Тут же в ответ встал один из переговорщиков горцев и сказал, что у земли Брегген нет возражений по этому заявлению и что делегаты от земли Брегген готовы приступить к работе над завершающим текстом договора.

— Ну, мы договорились с ними? — спросил Волков у своих людей.

— Да, кавалер, — отвечал ему Крапенбахер, — осталось только поработать над текстом договора, но это уже мы сами управимся, тут вы нам не надобны.

— Да, осталось немного, всякие формальности, — поддержал коллегу Лёйбниц. — Ваше присутствие теперь не обязательно. Вы теперь понадобитесь лишь на финальной части, когда потребуется ваша подпись.

Откуда они только прознали? Все, без всякого преувеличения все люди в лагере знали, что мир вот-вот будет заключён. Волков ехал по лагерю, а из палаток выбегали солдаты, другие, несмотря на строгие окрики офицеров, бросая работы, кидались к нему:

— Эшбахт!

— Спасибо тебе, добрый господин!

— Хватит, к дьяволу эту войну!

— Победа!

— Осточертели эти горцы! Домой хотим!

— Пора делить добычу!

— Эшбахт! Виват!

Среди радующихся людей были и пехотинцы первого контракта, и кавалеристы, и пушкари; даже ландскнехты, и те радовались миру.

«Как быстро они прознали, видно, кто-то из стражи мерзавцам сказал, надо бы найти болтуна да наказать… Ну уж ладно».

Волков ехал по лагерю и кивал своим солдатам, махал рукой и всячески выказывал этим людям свою благосклонность. Они заслужили её, и он был им благодарен. За его сегодняшний успех эти суровые люди платили своим жизнями, своим здоровьем, тяжким трудом. Именно благодаря им на следующее утро он подписал столь нужный ему, да ещё и выгодный мир. Также на ту бумагу поставили подписи старший уполномоченный делегат от земли Брегген и сам Первый Консул Николас Адольф Райхерд. Помимо подписи, он ещё и закрепил документ своей печатью. Дело было сделано.

— Прошу вас более не препятствовать торговле нашим купцам по реке, — сказал ландаман.

— С этой минуты пусть торгуют, — отвечал кавалер, разглядывая этот долгожданный договор, и тут он поднял глаза, — но мой гарнизон не покинет лагерь, пока совет кантона не ратифицирует бумагу.

— Я постараюсь ускорить дело, — обещал Райхерд.

Они при всех впервые пожали друг другу руки. Волкову, конечно, очень хотелось знать, как обстоит дело со сватовством. Но он подумал, что, задавая этот вопрос, будет проявлять чрезмерную заинтересованность, поэтому промолчал.

В этот день он собрал офицеров на обед, теперь уже и среди них не было недовольных. То недовольство, что в некоторых жило ещё недавно, уже растаяло. Даже капитан ландскнехтов Кленк, и тот пришёл, сидел, тоже улыбался, а что теперь ему лицо воротить, если даже его люди радостны и уже собирают вещи, чтобы на тот берег уходить. Войне конец, теперь-то уже ничего не изменить, победа, мир, добыча большая, что уж теперь дуться друг на друга?

Вот и поднимали офицеры тосты за своего генерала. И заслуженно, это он привёл их к победе и к немалому достатку вместе с ней. А он в ответ хвалил их и говорил, что не будь при нём таких толковых людей, так не было бы у него ни побед, ни мира.

После он обещал офицерам и господам из выезда награды. Обещал им, что к своим порциям в добыче они получат золото. По десять монет всем капитанам в ротах. По двадцать монет достанется майором и полковникам. Но, кроме этого, он сказал, что также тридцать монет получит и капитан Пруфф, так как пушки его сыграли в кампании едва ли не главную роль. А по сорок монет получат майор фон Реддернауф за свою надёжность и безотказность, за усердие в деле охраны и разведки, и полковник Брюнхвальд за первое сражение у лагеря.

Капитан Пруфф, майор фон Реддернауф и полковник Брюнхвальд один за другим вставали и кланялись ему. А Роха смотрел на него удивлённо: отчего же обо мне ничего не сказано? Я тоже был при штурме вражеского лагеря. Посмотрел да отвернулся в огорчении, так как генерал на него не взглянул. И поделом — уж на кого Волков рассчитывал, когда офицеры начинали демонстрировать своё недовольство, так это на него. На Брюнхвальда и на него. Но оба они стали на сторону Кленка. Вот пусть теперь и не ждёт милостей. Брюнхвальд, конечно, тоже был не на его стороне, но насчёт полковника у Волкова были планы, и он тут же за столом заговорил с ним:

— Господин полковник, к вам у меня просьба.

— Да, господин генерал, всё, что в моих силах, — сразу отвечал Брюнхвальд.