По сути, механизм речи – это необходимое предварительное условие высшей психической деятельности, для которой речевой механизм является важным инструментом.

Есть два этапа развития речи: низший – подготавливает нервные пути и центральные механизмы, связывающие сенсорные пути с моторными – и высший – определяется высшей психической деятельностью, которая появляется вовне с помощью установленных механизмов речи.

Так, например, в схеме, данной Куссмаулем, мы прежде всего должны рассмотреть некую диастальтическую мозговую дугу (представляющую собой чистый механизм слова), которая устанавливается при первом образовании разговорной речи. Пусть У – это ухо, М – это моторные органы речи, взятые в целом и представленные здесь одним органом – языком, Ц – слуховой центр речи, а Д – дви-нательный центр. Тогда каналы УЦ и ДМ – периферийные пути, причем первый – центростремительный, второй – центробежный; а канал ЦД – промежуточный канал ассоциации.

Центр Ц, в котором находятся слуховые образы слов, можно, согласно нижеприведенной схеме, разделить на три подгруппы, а именно: звуки (Зв), слоги (Сл) и слова (С).

То, что такие частичные центры для звуков и слогов в действительности могут образоваться, по всей видимости, подтверждается патологией речи, при которой в некоторых формах центрально-сенсорной дисфазии пациенты могут произносить только звуки или, в крайнем случае, звуки и слоги.

Маленькие дети тоже поначалу реагируют прежде всего на простые звуки речи, с помощью которых матери ласкают их и привлекают их внимание к окружающим предметам; позже малыши реагируют на слоги, которыми матери их забавляют: агу, ба, оп, хоп!

И наконец, внимание ребенка обращается к простому слову, в большинстве случаев – двусложному.

Аналогичная ситуация складывается с моторными центрами: вначале ребенок произносит простые или двойные звуки, такие как бл, гл, которые приводят маму в восторг; потом дети начинают произносить отдельные слоги: га, ба и, наконец, двусложные слова, обычно с губными согласными: мама.

О появлении речи у детей можно говорить в том случае, если звуки начинают выражать понятия; например, когда ребенок видит маму, он ее узнает и говорит мама, а когда видит собаку – говорит бака; или говорит ам, когда хочет есть.

Таким образом, считается, что речь появляется тогда, когда появляется осознание. Тем не менее с точки зрения психомоторного механизма такая речь находится еще на зачаточной стадии.

Иными словами, мы считаем, что ребенок начал говорить тогда, когда над диастальтической дугой, где механическое образование речи еще неосознанно, уже есть понимание слова (в том смысле, что слово воспринимается и ассоциируется с объектом, который оно обозначает).

Находясь на этой стадии, речь продолжает совершенствоваться по мере того, как слух лучше воспринимает связные звуки в словах, а психомоторные пути дают возможность для более сложной артикуляции.

Эта первая стадия освоения устной речи, имеющая свое начало и свое особое развитие, посредством восприятия ведет к усовершенствованию первобытного механизма самого языка. Именно на этой стадии складывается то, что мы называем членораздельной речью, которая позднее, у взрослого человека, станет средством выражения его мыслей и которую взрослому будет чрезвычайно трудно усовершенствовать или исправить, после того как она уже сформировалась. Нередко высококультурному развитию сопутствует недостаточно развитая устная речь, что препятствует эстетическому выражению мыслей человека.

Членораздельная речь развивается у детей в возрасте от двух до семи лет: это возраст восприятия, в котором внимание ребенка самопроизвольно направляется на внешние объекты, а память отличается наибольшей цепкостью. Это также возраст подвижности, в котором начинают функционировать все психомоторные пути и формируются мускульные механизмы. В этот период жизни, благодаря таинственной связи между слуховыми и моторными каналами устной речи, кажется, что слуховой импульс вызывает самопроизвольные сложные моторные движения членораздельной речи, которые как бы инстинктивно возникают после такой стимуляции, словно пробуждаясь от сна. Известно, что только в этом возрасте можно выработать характерные речевые интонации, и любые попытки выработать их позднее оказываются напрасными. Мы так хорошо произносим слова родного языка только потому, что он формируется еще в детстве; а у взрослых, которые изучают новый язык, неизбежно будут недостатки, характерные для речи иностранца: только дети в возрасте до семи лет, изучающие несколько языков одновременно, могут воспринять и воспроизвести все характерные особенности акцента и произношения.

Таким образом, когда ребенок вырастает, все приобретенные в детстве речевые дефекты, например диалектальные дефекты или недостатки, обусловленные плохой привычкой, становятся практически неискоренимыми.

За высшую речь, или дикториум, который развивается у нас позже, отвечает уже не механизм речи, а умственное развитие, которое использует механическую речь в качестве инструмента. Аналогично членораздельной речи, которая развивается путем использования механизма речи и обогащается посредством восприятия, дикториум развивается благодаря синтаксису и обогащается за счет умственного развития. Возвращаясь к схематическому изображению речи, мы видим следующее: над дугой, определяющей низшую речь, устанавливается дикториум Дк, из которого теперь исходят моторные импульсы речи и который формируется в виде устной речи, способной выражать мышление разумного человека. Эта речь постепенно будет обогащаться благодаря умственному развитию и совершенствоваться по мере грамматического изучения синтаксиса.

До сих пор господствовал предрассудок, будто письменная речь должна использоваться в развитии дикториума только как средство культурного обогащения, облегчающее грамматический и синтаксический анализ языка. Так как сказанное слово «быстро улетучивается», то считалось, что умственная культура может развиваться только благодаря постоянному, объективному и поддающемуся анализу языку, которым и является письменная речь.

Но если мы считаем графический язык ценным и даже необходимым средством умственного развития, с помощью которого можно фиксировать мысли, анализировать их, а также записывать в книгах, где они остаются навсегда в виде нестираемой памяти, что и делает возможным анализ синтаксической структуры языка, почему же нам не признать его полезности в более скромной задаче – фиксировать слова, отображающие восприятие, и анализировать входящие в их состав звуки?