Хозяйка виллы вздохнула, провела рукой по лицу. Потом встала.

– Подождите меня здесь. Схожу на чердак и вернусь.

Люси осталась одна. Она мерила шагами гостиную, скрестив руки на груди и время от времени поглядывая на кошек. Теперь ее переполняла энергия, и она даже гордилась собой: надо же, как далеко она продвинулась, и совершенно самостоятельно! А ведь это значит, что она жива, что она способна не только отвечать на вопросы в дурацком бюро претензий! Но с другой стороны, она не могла себе простить, что стала меньше думать о Жюльетте, о матери, о Кларке, наконец, особенно в эти последние дни. Немыслимое расследование, в которое она ввязалась, сейчас для нее важнее всего на свете. Правда, она взялась за это дело в том числе и ради блага семьи. Чтобы навсегда покончить с недомолвками, тайнами, проклятиями. Чтобы снова идти по жизни, в которой нет места грязи…

Вернулась Гаэль, в руках у нее был чуть запыленный полиэтиленовый пакет со старой черной кассетой VHS без этикетки. Она сунула ее в плеер, направилась к окну, резким движением задернула занавески, потом заперла дверь.

– Не хочу, чтобы Леон видел: он ведь даже не подозревает о существовании этой кассеты.

Она села в кресло напротив телевизора, пригласила Люси сесть рядом. Лицо ее было напряжено, и она так крепко сжимала в руке пульт, что казалось, тот сейчас треснет.

– Вы правы. Я развелась с ним не из-за конторы и не из-за клиентуры. Я развелась из-за того… из-за того, что Стефан от меня скрывал.

Гаэль замолчала. Люси попыталась связать услышанное с тем, что уже знала:

– Это имело какое-то отношение к его увлечению евгеникой?

– Нет-нет, ни малейшего! О евгенике я знала еще до того, как мы поженились. Впрочем, в те времена я даже разделяла кое-какие его идеи. – Гаэль поймала удивленный взгляд гостьи и сочла нужным пояснить: – Не стоит думать, что все, кто пропагандировал евгенику, были сплошь чудовищами или нацистами. В том, чтобы говорить о социальной защите, об алкоголизме и наркомании, о старении человеческой популяции как о чем-то, противоречащем природе, как о чем-то, мешающем обществу свободно развиваться, нет ничего ужасного. Это просто один из способов напомнить нам о нашей ответственности и об экологическом холокосте, который мы устраиваем.

Она замолчала, бросила нежный взгляд на кошек – некоторые из них, явно подобранные на улице, выглядели не слишком презентабельно – и только потом продолжила:

– Примерно года за два до развода я поняла, что Стефан ходит на тайные свидания. Он говорил, что идет в бридж-клуб, и сначала я верила, но однажды случайно обнаружила, что он врет. Подумала, что завел любовницу, стала за ним следить, и вскоре выяснилось, что он встречается не с женщиной, а с двумя мужчинами. Встречается несколько раз в месяц, я бы даже сказала – часто, на трибунах Венсенского ипподрома: тогда мы жили в Венсене. Я знала, что муж никогда не интересовался скачками, и никак не могла понять, что ему там делать и почему надо встречаться с этими мужчинами именно там.

– А вы были с этими мужчины знакомы?

– Нет. Ни имен их не знала, ни фамилий. Стефан нигде ни слова о них не написал. Думаю, они были, как и сам Тернэ, учеными. Может быть, антропологами.

– Специалистами по цивилизациям? Но почему вы так решили?

– Когда посмотрите кассету, поймете.

– Вы можете описать, как они выглядели, эти мужчины?

Гаэль покачала головой:

– Нет, слишком давно это было, всё – как в тумане. И потом, я же следила за Стефаном издалека, мне было не так уж хорошо их видно. Если в самых общих чертах, то могу сказать, что один был вроде бы шатеном среднего роста, совершенно обычным на вид человеком, похоже, ровесником моего мужа или почти ровесником, а второй… Нет, второго не помню. Кажется, блондин, но может быть, и нет. Что еще? Понимаете, люди за двадцать пять лет сильно меняются, а память сдает. А вот о Стефане я хочу кое-что сказать. С ипподрома – или, как говорил, из бридж-клуба, он возвращался изменившимся и с каждым днем становился загадочнее. Например, он стал запираться в кабинете.

– А вы никогда не спрашивали мужа об этих встречах, о том, почему он стал так себя вести?

– Нет. Мне хотелось понять, во что это все выльется. Встречи на ипподроме продолжались около года, и Стефан за это время превратился постепенно в настоящего параноика: в конце концов он запретил кому бы то ни было входить в его кабинет даже тогда, когда сам был там. А выходя, хотя бы и на минуту, запирал дверь кабинета на ключ. Где он прячет ключи, я не знала, он скрывал это очень тщательно. Тернэ вообще ни в чем никогда не полагался на случай. – Зрачки рассказчицы расширились, взгляд затуманился, двери в прошлое должны были вот-вот распахнуться. – Только ведь, когда очень сильно хочешь что-то скрыть, оно непременно выходит наружу. Вот и я сообразила, что раз так, значит, Стефан прячет у себя в кабинете нечто важное, имеющее для него особое значение. И мне стало интересно, что же это такое. Ну и как-то, когда муж уехал на целый день, вызвала слесаря, чтобы туда войти. Открыть дверь кабинета оказалось нетрудно, но в глубине комнаты я обнаружила большой металлический шкаф, который Стефан купил, очевидно, несколькими месяцами раньше.

– Думаете, ваш муж купил этот сейф, когда стал встречаться с теми двумя? – перебила собеседницу Люси.

– Думаю, да, примерно в это время. Мне захотелось во что бы то ни стало узнать, что там, в этом сейфе, и я попросила слесаря открыть так, чтобы было незаметно, хотя бы один из десяти ящиков. Однако замки оказались ужасно сложными, и этот болван, который изображал из себя специалиста, ящик просто взломал, и все полетело к чертям. То есть ящик-то был открыт, но Стефан по возвращении неминуемо понял бы, что я его обыскивала. Но ничего было не поделать, и чувствовала я себя очень скверно. – Гаэль грустно посмотрела в сторону видеоплеера. – А в ящике я нашла видеокассету. Одну из тех, которые ему наверняка передавали на ипподроме те люди.

– Одну из тех? Вы думаете, таких кассет было много?

– Да, уверена, совершенно уверена, но, к несчастью, не смогла в этом убедиться. А уверена потому, что кассета, которую вы видите, не из сейфа: я тогда быстренько сделала копию найденной у Стефана и, пока он не вернулся, хорошенько ее припрятала. А на оригинале была наклейка с надписью «Феникс № 1», что и доказывает существование других кассет. Зачем иначе нумеровать?

Феникс! Люси почудилось, будто она попала в водоворот. Ей сразу же вспомнилась картина с птицей в огне, висевшая в библиотеке Тернэ слева от изображения плаценты. Феникс! Она понимала, что напала на след чего-то крайне важного и совершенно неожиданного, но суть этого важного и неожиданного от нее ускользала.

Низкий голос Гаэль прервал ее размышления:

– Теперь, если вы не против, посмотрим фильм. Только предупреждаю: это зрелище не для брезгливых или робких.

– Я из полиции, так что ни о брезгливости, ни о робости речи быть не может.