– Скольких моих соотечественников ты убил этим оружием?

– Ни одного. – И, заметив недоверие на лице кавалериста, пояснил: – Она появилась у меня утром этого дня. Или уже прошлого?

Он несколько устало потер глаза, будто в них насыпали битого стекла. Устал не меньше всех остальных.

– А до этого?

– А до этого я был ранен и не мог сражаться. И убивать.

– Ранен? Это сделал кто-то из моих земляков?

Снова мягкая усмешка:

– Верю, что тебе очень бы хотелось, чтобы так и было, но спешу огорчить. Меня крепко отдубасили не твои, а мои земляки. Что поделать. У нас в горах суровые нравы.

Эйрисл закрутил чернильницу, прежде чем задать давно интересующий вопрос:

– Ты из тех, кто верит в Вэйрэна?

Лицо Дэйта мгновенно исказилось от гнева, но он тут же взял себя в руки и слабо покачал головой:

– Нет. Я предпочитаю объятия Шестерых, а не того, кто идет в плаще, сотканном из тьмы. Сейчас на моей родине верующих в Темного Наездника большинство, что… удручает. Скажем так.

На его щеках выступили желваки.

– Получается, ты бунтовщик и изменник? Раз не поддерживаешь молодого герцога?

Эйрисл не смог прочесть в глазах Дэйта появившуюся эмоцию и, видя, что его тяготят расспросы на подобную тему, замолчал и отхлебнул пива из кружки.

– Моя страна теперь далеко. Дальше, чем ты можешь представить, парень, – сказал Дэйт. – В прошлом, которое потеряно. Она лишь в моих воспоминаниях. Ведь Львиный трон стал проклятым, а Шаруд – недоступным. И я не знаю, смогу ли когда-нибудь вернуться. Хоть кто-то сможет? Все слишком сильно изменилось, и там, где властвовал свет и радость, теперь одни лишь тени.

Лейтенант вспомнил о чудовищном существе из-под снега.

– Чего хочет твой… их новый герцог?

Лишь пожатие плечами ему было ответом.

– Люди говорят о тьме, о синих огнях, о чудовищах, о тысячах мертвых. О шауттах, что теперь служат Вэйрэну, который смог их подчинить…

– Я слышал слухи, – перебил его Дэйт. – Но поди пойми, где в них правда, а где вымысел. Что-то происходит там, за горами. Все ждут, что сделает эта… Рукавичка. Не терзай меня вопросами, лейтенант. Я рад бы ответить, однако знаю еще меньше, чем ты.

Одна из игральных костей упала со стола и подкатилась к ногам Эйрисла, стукнув в сапог. Он наклонился, чувствуя тепло, оставшееся на гранях. Бросил солдату, и тот ловко поймал ее.

– Почему рота? – внезапно спросил Дэйт.

– Что? – не понял лейтенант.

– В кавалерии Фихшейза такой отряд называется полусотней. Почему вы «рота»?

– Потому что Третий полк долгие годы находился на восточной границе Ириасты. Там, где во время прилива море из-за рельефа устремляется в глубь континента. Розовые болота, красные от множества маленьких рачков. Соленая гиблая вода. Третий полк веками стоял вдоль этой границы, и солдаты не знали о лошадях. Мои предшественники, двести лет назад, были разведкой на лодках. Но однажды все изменилось, солдат перебросили сюда, пришлось приспосабливаться. А название «рота» решили оставить. В память о прош…

Ему показалось, что мир мигнул, а после утратил теплые краски. Пламя в очагах и на свечах теперь горело ярко-синим светом.

Дэйт, зашипев, дернулся, с шумом отодвигая лавку назад, вскочил, схватился за кинжал, озираясь.

Возле входа Эйрисл увидел Говерта. Тот смотрел прямо на него, и глаза у старшего сержанта блестели серебристым металлом…

Дэйт оперся на ладони, два удара сердца соображая, что случилось, а затем, ругнувшись, сел, потрогав шишку, появившуюся за левым ухом. Он помнил порыв ветра, погасивший все огни в помещении, крик лейтенанта, попавшую в лицо горячую кровь, хрип, вспышку, когда крыша не выдержала и рухнула.

Жив, слава Шестерым. Пока еще жив.

Он ошалело покрутил головой, пытаясь сориентироваться. Сидел среди завалов, а вокруг была ночь.

Крики. Синее зарево пожаров до неба. Звон оружия. Какие-то тени мелькают на границе зрения. Трубят рога. Бьют колокола. И все это пытается засыпать падающий с неба снег.

Он поднялся, проверяя, все ли кости целы.

Грохнуло так, что вздрогнула земля. Еще раз. И… снова. Что-то взвыло, уцелевшая стена солдатской столовой, и так едва державшаяся, жалобно затрещала, сдвинулась, но каким-то чудом устояла, не завалив Дэйта бревнами.

Он нашарил на полу выроненный кинжал. Слабое оружие против демона, но лучше, чем с голыми кулаками. Стал пробираться через завалы, перешагивая через балки с торчащими гвоздями, битую черепицу и сломанную мебель. Почти тут же наткнулся на разорванное тело лейтенанта, с которым только что разговаривал.

Увидел край его тускло-серого плаща, остановился, не испытывая ни сожаления, ни печали. Еще один человек в его жизни, который появился и почти сразу же исчез на той стороне. Он не стал вытаскивать останки из-под завала, незачем тревожить мертвых – судя по творящемуся вокруг, к утру их станет еще больше, – лишь подумал, что пусть Шестеро будут милостивы к этому воину.

Дэйт выбрался на узкое пространство между казармой и развалинами столовой, когда кто-то за его спиной рявкнул сильным голосом:

– Мордой в землю!

Он послушно упал в снег, прижавшись щекой к колючей холодной поверхности, и над ним прогудел рой рассерженных ос. Пролетевшие стрелы ударили в странную синеглазую тварь, волочащую по земле огромный брус металла, отдаленно похожий на топор. Внезапно она одним прыжком взмыла в воздух, перемахнула через лежащего Дэйта и врезалась в отряд лучников, взмахнув оружием. Во все стороны плеснуло темным, раздались крики. Дэйт вскочил, бросаясь в проем между казармами. Понимал, что ничем им здесь не поможет без оружия.

Он должен был как можно быстрее найти Мильвио.

За спиной прокатилась волна горячего воздуха, раздались новые крики, мгновенно оборвавшиеся, словно кто-то захлопнул тяжелую дверь.

Казарма, в которой он оставил треттинца и старуху, ярко пылала. Синий огонь злыми юркими саламандрами плясал по стенам и крыше. Вокруг тела погибших. Он склонился над одним из них, с трудом разжал пальцы, все еще теплые, сжатые на рифленой рукояти моргенштерна.

Кто-то прыжком перемахнул с крыши на крышу, да таким длинным, что Дэйт присел, сжимая добытое оружие, но этот неизвестный не вернулся. То ли не заметив человека, то ли счел его малоинтересным.

Воин быстро прикинул свои шансы. Выйти в одиночку против шаутта или того странного создания с топором – почти самоубийство. Если Мильвио жив, то вряд ли он вернется сюда. А значит, следует идти к воротам, выходить из города. Там, в замке герцога да Монтага, он дрался потому, что давал клятву защищать правящую семью. Здесь же ему биться было не за кого. Если Шестеро решат, он встретится с южанином рано или поздно.