— Если хочешь, можешь уйти. Со мной всё будет хорошо.

Джин кивнул, но промолчал. Уставший бизнесмен и беременная женщина делились взглядами на необходимость смертной казни. Он был против.

— По моральным причинам, — объяснил он.

— Поверьте мне, — тоном превосходства заметила женщина, — если бы это была ваша жена или человек, который вам близок, вы рассуждали бы по-другому.

Джин видел, как экипаж прошёл через пропускные ворота и пошёл по дорожке, ведущей к самолёту. Через несколько секунд голос диктора объявил, что начинается посадка на рейс № 453, сначала на посадку проходят пассажиры первого класса.

— Это мы, — сказала женщина. Тут она встала и накинула сумку на плечо. — Пора возвращаться домой.

Пока они шли к пропускным воротам, один из близнецов сказал: «Я хочу сидеть около окна, потому что, когда стемнеет, я смогу быть ближе к звёздам».

Объявили о начале посадки и для Другой Элис, и Джин встал вместе с нею, они посмотрели друг на друга, и она спросила:

— Не возражаешь, если я напишу тебе письмо?

— Нет, не возражаю.

— Лжец.

Джин улыбнулся. Потом сказал:

— Послушай, если хочешь написать, будет здорово.

— Но не всё время. И я не буду ждать твоего ответа, — ответила Другая Элис, открыла сумку и достала билет. — Честно?

— Честно.

— Как насчёт объятий на прощанье. Или я лезу не в своё дело?

Лицо Джина не выражало никаких эмоций, он сделал шаг вперёд, Другая Элис обняла его, и секунд пятнадцать они стояли молча, не обращая внимания на ворчащих пассажиров, которые вынуждены были обходить их. Объявили о скором окончании посадки, и Другая Элис опустила руки и мягко поцеловала Джина в лоб и щёку.

— Спасибо, — сказала она. — Мне это было нужно. Джин облегчённо вздохнул и спросил:

— А сколько тебе лететь?

— Час. С учётом изменения часового пояса. Я не попаду в Сидар-Рапидз раньше полуночи. Пожелай мне удачного рейса.

— Удачного тебе рейса.

Другая Элис улыбнулась. Всё было сказано. Она пошла в сторону прохода, но остановилась возле ворот и наполовину обернулась к Джину. Он увидел, что на её лице появилось выражение удовлетворения.

Она помахала, он помахал в ответ, и она ушла.

Возвращаясь из аэропорта и проезжая по бульвару Сенчери, Джин внезапно поймал себя на мысли, что он думает о той ночи, которую он провёл рядом с домом Мелани Новак в Лас-Вегасе, глядя, как она ласкает своего любовника, и слушая в машине ночную передачу по радио. Джин понял, что объединяющим моментом для той ночи и сегодняшнего дня в Лос-Анджелесе был город Индианаполис, то место, куда летела вместе с Другой Элис беременная женщина, и то место, где родился мужчина, который разговаривал с Джилом Дином.

— Мой отец и мама Чарльза Мэнсона были близки в Индианаполисе, — рассказывал дозвонившийся. — У моего отца есть её тогдашние фотографии. Эротические фотографии. Думаю, что они что-нибудь стоят.

— Для кого? — поинтересовался Джил Дин.

— Для людей, которым нравятся подобные вещи.

— Непристойные фотографии мамы Чарльза Мэнсона?

— Да. Мой папа написал Чарли в тюрьму о том, что они у него есть, Чарли сказал, что хотел бы их увидеть. Но мой отец испугался идти туда. Он не верил ему, хоть тот и сидел за решётками. Я сказал ему, что пойду вместе с ним. Мне казалось, что было бы круто познакомиться с Чарли. А ты как думаешь, Джил?

— Я думаю, что вы оба больны.

Незадолго до рассвета, когда Джин уже спал в своём номере в «Дезерт-Инн», Джилу Дину позвонила девушка по имени Эмили. Она сказала, что звонит из маленького городка в штате Вашингтон. Джил Дин спросил её, как называется городок, но она отказалась ответить и сказала:

— Это было бы нечестно по отношению к Томасу.

— К какому Томасу?

— Я не могу сказать вам его фамилию, но он — сын Чарли Мэнсона. Его мать жила в пустыне вместе с Чарли незадолго до того, как его арестовали. Она отдала ребёнка на усыновление.

— А откуда вы знаете, что он и в самом деле сын Мэнсона?

— Его приемная мать рассказала ему об этом, когда он нашёл бумаги из больницы, где в свидетельстве о рождении стояло имя Мэнсона. Кроме Томаса я — единственный человек, знающий правду. Я звоню вам, только чтобы сказать, что Томас — замечательный мальчик. В нём есть всё, что вы хотели бы видеть в приятеле или сыне.

Он абсолютно не похож на Чарли. И если его настоящая мать, где бы она ни была сейчас, меня слышит, я хочу сказать, что она сделала правильно, отдав ребёнка на усыновление. Ты дала ему второй шанс. Каждый заслуживает второй шанс.

— Он когда-нибудь видел её?

— Нет. Он просто хочет вырасти и вести нормальную жизнь.

Эдди Корнелла похоронили на Голливудском кладбище, буквально в нескольких ярдах от Карла Свитцера, милого веснушчатого паренька, который играл Люцерна в фильме «Наша банда»[152]. Свитцер был постоянным клиентом в магазинчике Ната, он был застрелен в 1959 году из-за долга в пятьдесят баксов.

Джин отправился на похороны Эдди прямо из аэропорта. Из дюжины людей, собравшихся вокруг могилы, он узнал только Клайда Феба, бывшего каскадера, а теперь бармена в «Ревеллсе», и Ричи Аркетта, детектива, расследующего смерть Эдди и её возможную связь со смертями Джекоба Риза и Криса Лонга. Из полиции Лос-Анджелеса больше никого не было.

— Немного народу для похорон, — сказал Джин Аркетту, их глаза встретились, и Джин встал рядом с ним на только что подстриженном газоне.

— А ты чего ожидал? Чёртова почётного караула?

Клайд Феб поглядел на Аркетта.

— Этот парень всегда платил за себя, чего я не могу сказать почти обо всех остальных полицейских.

Священник, молодой решительный человек с круглым добродушным лицом, поднял глаза к небу и заговорил:

— Хотя у Эдди и не было своей собственной семьи, жены или детей, он всю свою жизнь защищал семьи других. Его семьёй было общество. Мы — его стая. Он был хорошим и храбрым человеком. Но и он был не без греха, как и все мы.

Молодая женщина с круглыми, мокрыми от слёз щеками сказала:

— Когда я заболела и потеряла работу, Эдди разрешил мне прожить шесть месяцев в квартире, не платя арендную плату за неё, пока я не встала на ноги. Мне всё равно, что про него пишут газеты. Для меня он был святым.

— В старших классах мы играли в футбол, — сказал другой мужчина лет пятидесяти, коренастый, с широкими плечами. — Он не только был чертовски хорошим спортсменом, он был и чертовски хорошим другом. Хотя не надо было его злить. Тогда он раздражался. Если вы относились к нему хорошо, то и он хорошо относился к вам.