И навсегда овладевают им.

Эрик никогда не думал, что на свете будет существовать нечто, способное ввергнуть его в такой ужас, что он не сможет даже двигаться, что вызовет отвращение от общения с людьми, от прикосновения людей, от их голоса, от их взгляда, ведь вся его работа заключалась в общении с людьми. Любимая работа, от которой теперь ничего не осталось… Произошедшее с ним два месяца назад осталось и срослось с ним так крепко, что он не мог больше заниматься своим делом.

Он боролся, изо всех сил сражался, чтобы прогнать прошлое, но ему не нужно было так напрягаться.

Чье-то постоянное присутствие не позволяло мраку полностью поглотить его, и в какой-то момент дурное исчезло. Кто-то всё время находился рядом с ним. Кто-то, чье незримое присутствие помогало ему сразиться с тьмой. Эрик мог поклясться, что слышал нежный голос. Даже чувствовал до боли знакомый, пробирающий до костей запах ландышей, а потом и осторожные, почти воздушные прикосновения, которые и помогли ему успокоиться.

Прикосновение, от которого не становилось хуже. Прикосновение, которое не приносило отвращения.

Прикосновение, которое исцеляло…

Ни одно прикосновение в мире не могло бы сотворить с ним такое, ни одна человеческая рука не была способна заставить его ощутить покой и благодать.

Такое произошло с ним только один раз, и он запомнил это на всю оставшуюся жизнь. Прикосновение, которое перевернуло ему всю душу…

Когда же он проснулся, Эрик отчаянно старался вспомнить, где находится. Почему не может пошевелиться. Свинцовая тяжесть не позволяла ему сдвинуть даже руку.

Он находился в большой комнате, залитой ярким дневным светом, который, однако, не ослеплял, а лишь помогал лучше разглядеть все вокруг. Повернув голову, Эрик увидел стоявшего возле кровати с высоким балдахином, на которой лежал, друга своего отца, хорошего друга, который обеспокоенно смотрел на него.

— Добро пожаловать обратно в этот мир, — сказал Тони с облегчением. — Как ты себя чувствуешь?

Чувствует? Он пока ничего не ощущал, но потом… Сознание внезапно отбросило его назад в тот день, когда он ехал в карете вместе с Клэр. Когда, удерживая вазочку с букетом подаренных им ландышей, она смотрела на него и задавала вопросы, которые не должна была задавать. Когда смотрела на него так, что он едва сдерживался от того, чтобы не коснуться ее.

После произошедшего с ним Эрик даже не думал, что сможет с такой силой желать того, что чуть не убило его. Но он действительно умирал от желания дотронуться до Клэр.

В тот день он бы не устоял перед силой этого желания.

Если бы на них не напали!

Эрик побледнел, вспомнив жуткий момент, когда раздался выстрел.

Когда весь его мир мог бы рухнуть, если бы он не опередил пулю. Если бы он не укрыл собой Клэр.

— Клэр-р… — послышался его хриплый шепот.

— Она в порядке, — заверил его Тони, мягко улыбаясь. — Всё это время, пока ты был без сознания, она ни на минуту не отходила от тебя.

Эрик потрясенно посмотрел на Тони.

— Что? Как… как долго я… спал?

— Три дня.

Три дня? И три дня Клэр сидела возле него, не зная, проснется он или нет?

— Как ты? Можешь пошевелиться? — спросил обеспокоенно Тони.

Прогоняя остатки долгого сна, Эрик взглянул, наконец, на себя и только тогда понял, почему не мог двигаться. Правая рука вместе с плечом были плотно перевязаны. Именно в плечо и угадила та самая пуля, которой он не позволил добраться до Клэр. А левая часть была плотно укрыта толстым одеялом.

С трудом подняв левую здоровую руку, Эрик тут же безразлично оторвал от нее свой взгляд, и оглядел всю комнату, в поиске Клэр. Он должен был увидеть ее еще и потому, что почти ничего не помнил после того, как удар выстрела отбросил его назад. Он должен был убедиться, что с ней все в порядке.

Эрик потрясенно замер, когда Клэр внезапно появилась в поле его зрения.

Яркие лучи солнца падали на ее восхитительное, но застывшее лицо, освещая затаившуюся в темно-золотистых глазах неприкрытую боль. Бледная, осунувшаяся, но целая и невредимая, она стояла у дверей его комнаты и выглядела при этом такой перепуганной и несчастной, что у него заныло сердце.

Жена, которая, по словам Тони, все эти дни ни на шаг не отходила от него.

Жена, которая сейчас прижималась к нему так, будто искала у него защиту от мира, который посмел обидеть, напугать ее. Эрик не представлял, где взял силы, чтобы обнять ее, но сейчас прижимал Клэр к своей груди так, будто имел полное право никогда больше не отпускать ее.

— Клэр, все хорошо! Все хорошо, любовь моя, успокойся! — шептал он, спрятав лицо у нее в волосах, не в силах больше слышать ее глухие рыдания. Бесконечно признательный Богу за то, что тот дал ему еще одну возможность увидеть ее, касаться ее. За то, что с ней ничего не случилось. — Клэр, прошу тебя, успокойся.

Она продолжала рыдать, а он продолжал обнимать ее до тех пор, пока в какой-то момент не осталось больше слез. Он прижимал ее к себе, ощущая ее тепло. Тепло, которое согревало, которое заставило его поверить в то, что страшное позади.

Какое-то время в комнате не было слышно ничего, кроме тиканья часов на каминной полке. И ровного дыхания Клэр, которая затихла, но продолжала вжиматься в него так, словно хотела раствориться в нем.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — раздался ее дрожащий голос.

Эрик закрыл глаза, едва справляясь с теми чувствами, которые нахлынули на него от этих слов. Признание, от которого разрывалось сердце. Почти как в тот момент, когда она призналась, что читала про Азенкур только потому, что это что-то значило для него! Потому что она знала, как он любит историю…

И совершенно не имела представления о том, как бесконечно он любил ее. Ее одну.

У него не было больше сил бороться с тем притяжением, которое тянуло его к ней. Он чертовски устал от борьбы, так долго стараясь держаться от нее подальше. Сейчас хоть на одно короткое мгновение он хотел позабыть обо всем на свете и обнимать ее так, будто действительно имел на это право. Потому что больше не мог жить без ее тепла, без ее голоса, без тонкого аромата ландышей, которым она пахла даже сейчас.

Даже когда он поступил с ней так отвратительно в то утро, отстранившись от ее прикосновения, она пожелала помочь ему, выведя из шумного обеденного зала, точно знала, как это невыносимо для него. И все три дня, что он был без сознания, она оставалась рядом с ним, а теперь прижималась к нему так, будто это было необходимо ей почти так же, как и ему.

Господи, она делала то, что ни за что не позволит потом вырвать ее из своего сердца, когда придет время отпустить ее!

— Эрик, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — повторила она свои ошеломляющие слова, будто бы пытаясь окончательно убедить его в том, что это правда.