Если принять все сразу… А может, лучше высыпать сэру Генри в вино? Но смерть сэра Генри не избавит ее от этих воспоминаний. К тому же убийство могут раскрыть. Тогда Лавинию повесят, и родители будут опозорены. Нет уж. Лучше самой. Никто не догадается, что это не случайность.

Но сначала нужно до сундучка добраться. А лучше бы еще и помыться.

Лавиния позвала горничную. Пришла испуганная Эстер. Подала пеньюар – сиреневый шелк, потоки кружева. Домашние туфельки на горностаевом меху. Как в сказке про Золушку. До того, как неграмотный или одаренный извращенной фантазией переписчик изменил горностаевые туфельки на хрустальные.

– Все для ванны готово. Я только распоряжусь наполнить, – прошелестела Эстер.

Лавиния покосилась на ванну возле камина.

– Не эта. – Лицо Эстер приняло совсем уж мученическое выражение. – Эта ванна для… В общем, для купания ванна в другом месте.

А эта – для чего? Но озвучивать вопрос Лавиния не стала. Она не была уверена, что хочет слышать ответ.

Ванна, предназначенная для купания, была роскошна, как и все здесь. Вода была восхитительно горячей. Губка – восхитительно нежной. Но главное – в ванной все благоухало жасмином. Южным жасмином. Ее ароматом. Лавинии было четырнадцать, когда брат привез ей в подарок флакончик с жасминовыми духами. Юным барышням не положено вовсе пользоваться ароматами, и только когда они начинают выходить в свет – можно надушиться чем-то целомудренным и нежным, фиалкой, вербеной или резедой. Жасмин благоухал томно, страстно, неистово, сладостно. Этот аромат сразу уносил Лавинию в мир ее мечты. К другим берегам. В другие страны. В другую, лучшую жизнь. Разумеется, мама разрешила ей пользоваться духами. Только чуть-чуть, одну капельку. Но Лавиния и так не стала бы тратить много. Флакончик такой маленький, а хватить должно надолго. Когда тот флакончик кончился, Дик привез из Лондона другой, тоже с жасминовыми духами. И новые духи были еще лучше. Дик сказал – они из Италии, где в каком-то монастыре монахи только и занимаются, что готовят духи, душистые воды и душистые смеси. Во втором флаконе оставалась еще четверть. Лавиния особенно бережно уложила его, собираясь в новый дом. Но здесь, в этой ванной комнате, хрустальные флаконы стояли в ряд, маняще сверкая гранями. И как минимум один из флаконов скрывал в себе ее любимый аромат.

– Жасмин. Это его милость приказал купить заранее, наилучшего качества. Духи жасминовые, вода ароматическая с жасмином, попурри с жасмином для вашей комнаты и мыло вот тоже с жасмином, – прошептала Эстер.

– Откуда он знал?

– Но вы же так пахнете. А он разбирается в ароматах. Он во всем разбирается, что для дам предназначено.

Эстер помогла Лавинии искупаться, не замочив волосы. Аккуратно завернула ее в нагретую простыню. Лавиния покорялась осторожным прикосновениям горничной, глядя на себя в зеркало. Все-таки она красивая. Какая же она красивая! Особенно если рассыпать волосы по плечам, когда от влажности они завиваются кольцами. Как жаль скармливать все это могиле. Если бы только сэр Генри был… Пусть старым, пусть гадко пахнущим, но нормальным! Не таким, какой он есть…

Эстер отвела Лавинию в будуар, обставленный в стиле восемнадцатого столетия, и с таким количеством всевозможных коробочек, баночек и флакончиков на подзеркальном столике и в застекленном шкафчике, что Лавиния с трудом удержалась от соблазна немедленно начать все это открывать. И тут ужасная мысль мелькнула у нее:

– Это… принадлежало прежней леди Мелфорд?

– Нет, миледи. Это приготовлено для вас. От прежней леди Мелфорд в этом доме остался только ее портрет. Как и от остальных леди Мелфорд, – с неожиданной жесткостью ответила Эстер.

«От меня даже портрета не останется. Не успели написать», – мрачно подумала Лавиния. Есть, конечно, тот их с Диком детский портрет. Но вряд ли родители отдадут его сэру Генри.

Эстер застегнула на ней дневное платье – из числа новых, темно-голубое, с кружевом. Собрала волосы в простую прическу, оставив несколько прядей у щек. В этом платье и с этой прической Лавиния казалась даже моложе своих восемнадцати лет. Похоже, Эстер знала толк в том, как доставить своему господину визуальное удовольствие, одевая и причесывая его жен. И не только жен, наверное. Вряд ли сэр Генри ограничивался в своей бурной жизни близостью только четырех женщин.

– Милорд ждет вас в чайном салоне. Он приказал накрыть легкий завтрак.

– Сейчас почти четыре.

– Он приказал накрыть к четырем. Я сказала, что к этому времени мы управимся с ванной и одеванием.

Лавинии хотелось есть. И это очень ее угнетало. После всего, что она пережила, после принятого решения о самоубийстве, – чувствовать себя такой голодной?! Только страх немного приглушал голод. Она боялась встречи с сэром Генри после всего, что было. Боялась, что он окажется таким, как этой ночью, а не таким, как прежде.

Но сэр Генри улыбнулся ей приветливо, как если бы ждал ее за чайным столом в коттедже ее родителей. Он поклонился и едва коснулся губами ее пальцев.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули, моя драгоценная супруга. Выглядите вы восхитительно. Я не могу описать вам, как счастлив, что вчера мы навеки соединились перед Богом и людьми. У меня небольшой подарок для вас, в память о сегодняшней знаменательной ночи.

Он протянул плоский деревянный футляр. Лавинии пришлось взять и открыть.

Нельзя сказать, чтобы ей было совсем неинтересно, хоть она и собиралась умирать. Но все же – в таких футлярах продают драгоценности. А драгоценности – это интересно, даже когда стоишь на пороге могилы.

На черном бархате сияла опаловая капля изумительной красоты. Фероньерка. Лавинии всегда шло именно такое украшение. К ее высокому лбу. К ее тонко прочерченным бровям. К ее огромным ярким глазам.

И камень очень красивый…

– Это опал. Древние считали, что он успокаивает сердце и сохраняет душу от бурных страстей, отгоняет бессмысленные страхи и лишает привлекательности беспочвенные фантазии. А еще придает блеск глазам. Полагаю, все эти свойства вам пригодились бы. Правда, я не верю в магическое действие драгоценных камней. И все же примерьте, прямо сейчас. А после я позволю вам наброситься на чай и сконы. Я велел приготовить сконы. Я знаю, как вы их любите. И не сомневаюсь, что вы страшно голодны.

Лавиния примерила. А что ей оставалось делать? В салоне имелось зеркало – огромное, в сложной раме, по краям почему-то разрисованное цветами. Лавиния никогда такого не видела. И никогда не видела таких красивых женщин, как отразившаяся в этом зеркале юная леди, нарядная юная леди, с мерцающей опаловой каплей на лбу. Она горделиво улыбнулась своему отражению.

– Вот в эту улыбку я и влюбился, – голосом доброго дядюшки заявил сэр Генри. – И боялся, что больше уже ее не увижу, так скверно вы вчера себя вели.

Лавиния в бешенстве обернулась к нему. Скверно?! Она себя вела скверно?!

– Кстати, я приказал обыскать ваши вещи и изъял вот это. – Сэр Генри показал Лавинии ее флакончик с мышьяком. – Я предполагал, что у вас, как и у каждой тщеславной красотки в наше время, имеется немного этого яда… У вас безупречная кожа, и вам не нужен мышьяк, чтобы сохранять ее гладкой. И вообще он вам не нужен. Я знаю таких женщин, как вы, милая Лавиния. Убежден, что вы уже запланировали совершить преступление против Бога и человечности. Я опасался даже, как бы вы не совершили его до свадьбы, но надеялся, что вы не оскверните дом своих родителей. И потом, наивные надежды… Они были убиты только вчера, правда же? Ваш рыцарь не явился вас спасти. И вы достались дракону. Лавиния, мой долг супруга оберегать вас от вашей же собственной глупости. К тому же я знаю: пройдет немного времени – и вы смиритесь. Вы даже войдете во вкус. Жизнь прекрасна, дитя мое. И вы сможете в полной мере вкусить ее сочных плодов. А сейчас садитесь и вкушайте чай со сконами.