Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторая их встреча произошла во время похорон сэра Генри. Но Лавиния уже знала, что ей предстоит увидеть не Джеймса, нет: всего лишь преподобного Линдена. Она почти не слушала те банальные слова, которые он произнес, потому что так положено.
Лавиния осталась богатой, очень богатой вдовой, и была совершенно свободна во всем, кроме одного: она не могла снова выйти замуж. Таково было условие завещания. То есть выйти-то она могла бы, но тогда она потеряла бы все. А кто из мужчин стоит подобных жертв? Никто.
Они с Джеймсом старательно избегали новых встреч. А если случалось встретиться и если нужно было изобразить видимость беседы – любой разговор превращался в обмен колкостями. Лавиния с удовольствием вспоминала эти пикировки… Если бы только в его глазах мелькнула хоть искра тепла. Хоть намек на игру. Но преподобный Линден являл собой образец сдержанности.
Играет ли он с Агнесс?
Шутит ли он с Агнесс?
Целует ли он Агнесс?…
Агнесс, Агнесс, Агнесс…
Агнесс, у которой есть секрет…
«У меня есть друг, и он живет в пещере, – как наяву зазвенел в ее памяти голосок Агнесс. – Прячется там вместе со своей матушкой. Он добрый и смелый… Лавиния, он такой… такой… я не нахожу слов, чтобы объяснить. Он очень хороший. И его матушка тоже, хотя она слегка не в себе. Я навещаю их несколько раз в неделю, сразу как закончу разносить еду беднякам… Он боится, что их выследит его отец, который как раз остановился в Линден-эбби. Понимаете, его отец довел до безумия его мать, тиранил ее и даже бил, но ведь на суде это не имеет никакого значения…»
И другой голос, скрипучий, омерзительный голос, произносивший гнусные угрозы в адрес Джеймса… Зачем приехал в их края мистер Хант? «За тем, что, к несчастью, принадлежит мне. Как только я отыщу это, мы сразу же вернемся в Лондон, пока оно не распространило вокруг свою скверну… Все зависит от того, как скоро я обрету искомое. Ежели расследование будет на начальной стадии, у меня едва ли достанет времени его продолжить. Но ежели поиски затянутся…»
Лавиния пообещала ему, что поиски не затянутся. Она собиралась сама охотиться за его женой и сыном, найти их, отдать Ханту, лишь бы он забрал их – и убрался прочь, лишь бы он оставил в покое Джейми… Но пока она успела сделать только одно: взять у землемера карту местности и изучить ее в поисках возможных убежищ. Ей повезло: не пришлось обходить их все с собаками. Агнесс сама указала ей место, где прячутся беглецы.
Двое несчастных, которые заплатят жизнями за спокойствие Джеймса Линдена.
Что ж, это достойная плата. А Лавинии все равно гореть в аду…
Заодно и Агнесс будет больно. Ведь она к этому мальчику неравнодушна. Возможно, даже немного влюблена, что, конечно же, странно: как можно влюбиться в кого-то, живя рядом с Джеймсом Линденом?
Впрочем, все это не имеет значения. Важно только одно: если Хант заполучит свою семью – он уедет. И надо дать ему то, что он хочет, как можно быстрее.
Лавиния поднялась в кабинет сэра Генри, поискала в его шкатулке лист бумаги – обычный, без герба, – и написала: «Мистер Хант, прошу вас навестить меня сегодня в 19.00. Мы продолжим прерванную беседу. Баронесса Мелфорд».
Она отправила горничную с письмом немедленно.
И быстро получила ответ: «Милостиво прошу извинить меня, но я уже приглашен этим вечером. Надеюсь, баронесса согласится принять меня завтра утром в 11.00. Джон Хант».
Баронесса согласилась.
Что еще оставалось ей делать?
– Ой, мисс Агнесс, мэм! Где ж вас носит? Мы вас искали – не доискались! – с порога напустилась на барышню Дженни, в который раз подтверждая свою полную непригодность на должность камеристки. От тех ожидается большее смирение.
– Что-то стряслось? – устало спросила Агнесс.
Ее разморило на полуденной жаре и клонило ко сну. Еще одно подтверждение того, что ночью она не успела выспаться.
– Хозяин велел передать, что у нас сегодня гости будут! На чай!
Груз ответственности, тяжелый, как наковальня, опустился на плечи Агнесс, заставив ее содрогнуться. К чаепитию следовало готовиться загодя, предпочтительно за неделю, ведь на одно то, чтобы умерить дрожь в пальцах и восстановить стесненное дыхание, ушло бы не менее суток. Не говоря уже о таких мелочах, как составление меню, выбор платья, которое потешило бы взор гостей, и – почему бы не помечтать? – поездка в лондонскую чайную лавку Твайнингз за лучшим «хайсоном» или «пеко». Успеть до вечера? Да у нее даже не хватит времени как следует поволноваться!
– Да ничего, миссис Крэгмор уже готовит баранину и кекс с тмином, – успокоила барышню Сьюзен.
Перед глазами Агнесс уже вздымалась бисквитная громада, со шпилями и контрфорсами из ячменного сахара, припорошенная тертым мускатом и утыканная иорданским миндалем, сочащаяся бренди и розовой водой, но от слов Сьюзен сложная конструкция зашаталась, роняя сладкие крошки. Сельское меню никоим образом не входило в планы мисс Тревельян. Опять этот ужасный «мясной» чай, когда гости набивают животы, вместо того чтобы вкушать десерт и вести непринужденный светский разговор. До чего же провинциально, решила Агнесс. Только через ее труп, скрючившийся на пороге.
– Никакого мяса, – строго изрекла она. – Чай, сладкое и легкие закуски. В Лондоне файф-о-клок проводится именно так.
– Ну, мисс Агнесс, мэм, у нас же не Лондон, у нас север, – заныла Дженни, но схлопотала суровый взгляд от хозяйки.
– Не спорь со мной, девушка. Слишком долго ожидала я этого момента.
В «Компенидиуме» подготовка к чаепитию преподносилась с тем пафосом, с каким описывается подготовка к затяжной осаде. Вместо рытья окопов и возведения фортификаций следовало расстелить на столе белоснежную скатерть, до блеска начистить столовые приборы, сделать выбор между фарфоровым и серебряным чайником для заварки, что само по себе приводило хозяек в смятение: фарфор придавал чаю приятный вкус, тогда как серебро лучше удерживало тепло. Правильно проведенное чаепитие возносило хозяйку на вершину почета, но любая промашка покрыла бы ее имя густым слоем позора.
И пасторат взорвался суматохой. Хлопали крышки сундуков, звенело стекло, бряцали чайные ложечки и ножи для масла, которые Диггори, высунув от усердия язык, натирал смесью лимона и соды. Из буфета извлечена была дамастовая скатерть, белая, как свежие сливки, с цветочным узором и тяжелыми золотыми кистями по кромке. Когда девушки встряхнули ее, ткань захлопала в воздухе, как огромная взлетающая птица.
Молодая хозяйка разрывалась между столовой и кухней. На десерт она решила испечь кекс с яблоками. Пока миссис Крэгмор, ворча, шарила на дне бочки, где, зарытые в песок, лежали последние осенние яблоки, Агнесс замачивала в вине «дамские пальчики», складывала их в стеклянную чашу и заливала взбитыми сливками. Покончив и с трайфлом, и с кексом, она понеслась в дом, где горничные уже закончили стелить скатерть и, следуя инструкциям Агнесс, расставляли вазы с цветами. Чтобы далеко не ходить, они нарвали наперстянки, но Агнесс погнала их за дикими розами и свила из прохладных бутонов гирлянды вокруг масленок и молочников. Когда стол уподобился стенду на выставке Йоркширского садоводческого общества, девушки выдохнули и рассмеялись, но тут же кинулись отгонять пчел, которые до поры до времени отмалчивались в бутонах, но одобрительно загудели при виде сахарницы. В качестве завершающего штриха Агнесс распорядилась заменить подсвечники на две лампы Арганда и наполнить их спермацетовым маслом. Миссис Крэгмор хранила бутылку масла под замком и взирала на него, как на флакон со слезами Девы Марии, но после затяжных переговоров, заламывания рук и истовых клятв зажигать свет только после полуночи Агнесс удалось отвоевать у нее немного драгоценной жидкости. Приблизительно три наперстка. Зато теперь все будет как в столице!