Харальд направляется к выходу, Гуэрри ждет, когда он исчезнет, потом убирает со стола. И вдруг, не веря своим глазам, снова видит Ромбаха, тот стоит, прямой как свеча, улыбается ему, поднимает руку и поправляет положение портрета Джойи.

И тут мокрый от пота сицилиец издает такой душераздирающий крик, что даже Харальду становится страшно. Гуэрри бросается на кухню, едва не сорвав пружины распахнувшихся створок двери, хватает мясницкий нож, летит прямо на Ромбаха и наносит ему режущий удар по левой ладони. Харальд смотрит на кровь, хлынувшую из пальцев, и усмехается в лицо сицилийцу.

— Я чувствую сердцебиение, синьор Гуэрри, — говорит он, загадочно улыбаясь.

У Гуэрри синеет лицо, он вонзает клинок Харальду в живот, наносит второй, третий удар. И на лице Ромбаха появляется вдруг глубокая, пока еще бескровная борозда, нос сползает вниз, из борозды вырываются струи светло-алой крови, из глаз брызжет какая-то водица, белокурые волосы темнеют, из горла бьет фонтан, и Харальд падает вперед, и все его тело вздрагивает, а нож полосует спину, раз, еще и еще раз, нож ломается, ударяет в затылок, с хрустом крушит череп Харальда и снова ломается.

Кто-то набрасывает на шею Гуэрри петлю из скрученной салфетки, тот отрывается от своей жертвы и падает, и этот Кто-то вопит от смертельного страха и бьет ногами по голове Гуэрри, и латунные каблуки срывают волосы с его головы, Гуэрри хрипит, стонет и кричит нечеловеческим голосом. А Рауль, сын Гуэрри, видит это, и у него мертвеют глаза, он отшатывается, скрываясь за стойкой, и перезаряжает ружье, и дробь разносит на куски голову того, кто все еще топчет отца, и вспыхивает скатерть, и клейкая масса прилипает к стенам и гирляндам лампочек, и Рауль прикладывает к себе дуло обреза и казнит себя.

А гости, и мужчины, и женщины, стоят, точно пораженные столбняком, и вдруг раздается пронзительный женский крик, и вскоре он сливается с криком других женщин и мужчин, и дым превращается в копоть, и люди, топоча и спотыкаясь, дико орущей толпой вываливают из «Галло неро» на площадь Двух лун, оставляя за спиной объятое пламенем здание.

Уже темнеет, и поездка по морю в Сан-Фруттуозо отпадает сама собой. Об очень многом надо было поговорить, и сестры все еще сидят за тем же столиком в бухте Портофино. И лица одуревших от солнца мужчин все еще пылают. Эстер расплачивается. Женщины полагаются на заверения овощного торговца и садятся в его открытый пикап. По приезде в Рапалло Мауди решает прогуляться по берегу. Она говорит, что будет дома примерно через час, она целует Эстер и благодарит судьбу, пославшую ей такую верную подругу. Мауди, смеясь, разворачивает пакет из лощеной бумаги, показывает Эстер только что купленные купальники и говорит, что она, Ре, будет выглядеть в таком облачении сексапильно до неприличия. Эстер улыбается, сестры еще раз целуют друг друга в губы. Мауди идет вдоль берега, удаляясь от города в направлении Кьявари, где Ромбахи являются соарендаторами крохотного, с насыпным песком, пляжика.

Приблизительно в это же время просыпается Константин Изюмов, вернее, он подскакивает на постели, обливаясь ручьями пота. Во рту горчит, голова чугунная. Он встает, закуривает сигарету, смотрит вниз, на сереющий заливчик, и вспоминает размытые картины кошмара, который со странным постоянством является ему во время послеполуденного сна. По ночам же — редко. Затем узколицый, черноволосый, но с рыжей искрой в бородке, уроженец России покидает виллу.

Стальное чудовище, панцирный дом войны, танк выползает на бугор по Малахусштрассе. Сперва видна только башня с пушкой, в походном положении. Затем показывается вся машина вместе с гусеницами. И танк выкатывается на площадь Двух лун, утюжа брусчатку, грохоча и скрежеща траками. Первой реакцией было немалое удивление, когда машина высотой с дом появилась на пригородных дорогах. Вслед за громадиной бежали дети, да и взрослые тоже. Но вот он, словно клин, врезается в улицу Трех волхвов, и это уже внушает опасение. В полицию поступают тревожные сигналы. Но полиции уже известно о похищении танка. Известно ей и о кровавой бане в «Галло неро». «Скорая помощь» и пожарные тоже оповещены. Желтые и синие всполохи машин аварийной службы отсвечивают в окнах домов и на гладких фасадах площади Двух лун. В пожарных кранах нет напора воды. Грунтовые воды ушли слишком глубоко. Автоцистерны и пожарные машины с воем проносятся вверх по Маттейштрассе. Из «Галло неро» вырываются длинные языки пламени. Потом что-то взрывается, и огонь приобретает голубую и светло-зеленую окраску, и треск его становится еще яростнее.

Курт Кобэйн орет «Smells like teen spirit»[40] в стальной утробе, среди кишечника, сплетенного из белых лакированных трубок и разного рода кабеля, Рюдигер прильнул к окуляру лазерной оптики, и в его зрачках отражается зеленая светящаяся точка.

— Вижу цель! — кричит он и приказывает навести орудие на колоннаду Св. Урсулы.

— Ты что, Рюди! Опомнись! — вопит в ответ наводчик.

Но тут же с содроганием чувствует холодную твердость металла. Рюди тычет ему в голову дулом пистолета.

— Еще есть вопросы, слюнтяи?!!

Кобэйн затыкается на полуслове.

— Целься!! Так растак!

— Готово! — взвизгивает наводчик, еще раз измеряет расстояние и нажимает на датчик для выноса точки прицеливания.

— Снять с предохранителя! — гремит Рюди.

— Готово! — ухмыляется заряжающий.

— ОГОНЬ!!!

Всех четырех еще трясет вибрация после откатного толчка пушки, а одна из колонн Св. Урсулы превращается в облако белой, как мука, пыли. Орудие нацелено прямо на церковный портал, и через какое-то время раскалывается архитрав и рушится карниз колоннады.

— В яблочко!! — ликует Рюди. — Это вам, святоши вонючие!! Вам, хрень богомольная!!

Паника на площади Двух лун не поддается описанию. Рюди изрыгает команды, приказывает изменить сектор обстрела; танк оживает, пушка сдвигается по горизонтали и обстреливает полицейские и пожарные машины. Танк катится дальше, сплющивая автомобили, как спичечные коробки. Он устремляется в сторону Маттейштрассе, но путь туда лежит через узкий коридор Таддейусштрассе, и колосс втискивается в нее, сметая вывески, корежа фасадики по бокам, точно жесть консервной банки. Состояние хаоса, шока и беспомощности. Там и сям разметанные части тел полицейских, пожарников и прохожих. Обгоревший труп ребенка. У одного из санитаров лицо истекает уже не кровью, а мясом. Крики, шум, стенания, исторгаемые самой болью и смертельным ужасом.

С «Галло неро» пожар перекинулся на другие здания. В панической спешке с помощью радиограмм мобилизуется весь жандармский корпус Рейнской долины. Надо срочно распределить сферы действий между жандармерией, полицией и армией. Лейтенант из резервистов танковых частей задыхается от ярости: «М-60» может остановить только другой танк. Или придется ждать, когда у этих идиотов кончится горючее.