Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока он говорил, я смотрела в сторону. Я вполне чувствовала фальшь, с которой он жалел меня, и все равно по щекам текли слезы, коих у меня уже не было сил сдерживать.
Я очень хорошо понимала, что Якимов одного лишь добивается – моего ожесточения по отношению к дяде. Он, без сомнения, знает, кто такой Платон Алексеевич.
И еще я отметила, что Якимов уже два раза упомянул мою маму – будто он был с нею знаком. С нею, а не с отцом. Еще больше меня это уверило в том, что здесь не только шпионаж, здесь личное. Мой дядя, а возможно, и мама чем-то очень досадили Якимову, потому едва ли мне стоит рассчитывать на снисхождение. Он ласков со мной ровно до тех пор, пока надеется договориться миром. А что будет потом?…
Наверное, уловив этот вопрос в моих глазах, Якимов понял мои сомнения. И спросил:
– Так вы будете сотрудничать?
Слезы все лились – мне было безумно жалко себя.
– Да, – ответила я севшим голосом – едва слышно, но уверенно.
Якимов шумно перевел дыхание, и даже воздух между нами как будто разрядился. Мне и самой стало чуть легче, когда я приняла решение. Однако, не дав мне времени одуматься, Якимов снова заговорил:
– Правильно, Лидия Гавриловна, очень правильно, учитывая ваше положение. – И тотчас спросил: – Вы действуете в Москве по поручению графа Шувалова?
– Да, – чуть помедлив, отозвалась я.
– Ну не сволочь ли ваш дядюшка? – покачал головой Якимов. – Вам бы на балах блистать в вашем возрасте да рукоделием заниматься… Сколько времени вы в Москве?
Я замялась с ответом, раздумывая, насколько все же мои слова могут навредить дяде, а Якимов поторопил:
– Лидия Гавриловна, милочка, мы теряем время!
– С семнадцатого января, три месяца.
– Каким образом осуществляли связь с Шуваловым?
– Я не стану отвечать на этот вопрос… в таких условиях, – спокойно и твердо ответила я, поднимая взгляд на Якимова, – пусть с меня снимут наручники, потому как я уже руки не чувствую.
Якимов хмыкнул. Огляделся в комнате, но, видимо, решил, что бежать мне все равно не удастся. И, взяв ключ у своего помощника, освободил меня.
– И пускай мне отдадут сумку, – растирая посиневшую руку, продолжила я с еще большей уверенностью, – я хочу причесаться и привести себя в порядок.
– Может, вы еще к модистке съездить желаете? – снова усмехнулся Якимов.
Но, помедлив, повернулся к помощникам, один из которых как раз держал мой ридикюль. Взяв сумку, он уже сделал шаг, чтобы отдать ее мне. Но вдруг остановился. Глядя мне в глаза, улыбнулся уголком рта. Потом открыл ридикюль и, разумеется, первым делом увидел смит-вессон.
– Ох, Лидия Гавриловна… какие неподходящие столь прелестной даме игрушки вы носите в сумочке.
Он крутанул барабан револьвера, отмечая, что тот полностью заряжен, и положил его на стол рядом с лампой. Потом отыскал в сумке гребень и подал мне:
– Причесывайтесь, мы подождем.
И, отступив на пару шагов, прислонился к стене и скрестил на груди руки.
Я, неловко держа в онемевшей руке гребень, начала расчесываться под взглядами мужчин. Медленно, прядь за прядью. Я тянула время. В комнате сейчас было очень тихо – настолько, что я снова слышала, как капли падают в таз. Прислушивалась изо всех сил и к звукам на улице, но не слышала ровным счетом ничего.
Никто за мной не приедет. И никто не вздумает искать в ветхом заброшенном домишке.
– Время, время, Лидия Гавриловна! – морщась, поторопил Якимов.
– Полно вам, Лев Кириллыч, успеется, – тихо ответила я.
А потом нажала на едва заметную пружину на ручке расчески. Ручка была полая внутри, и из нее в мою ладонь тотчас скользнула стеклянная колба с белым порошком. Я сделала это почти неосознанно и ни о чем не думала в тот момент, даже о Жене.
Или нет, думала. Я представляла, как будет рвать и метать Якимов, когда я упаду замертво, как будет корить себя, что так и не справился с девчонкой неполных двадцати лет.
В этот момент я улыбнулась еще шире, не скрывая злорадства. И тотчас пожалела об этом, потому что Якимов, будто почуяв что-то, дернулся ко мне, перехватывая уже поднесенную к моим губам руку с ампулой.
– Вы что?! – бешеный окрик Якимова выдал крайнее его волнение – он действительно не ждал такого от меня, и презрительной холодности в его голосе как не бывало.
Он сжимал мою истерзанную руку с такой силой, что ампула выпала, покатилась по полу и вскоре была раздавлена каблуком Якимова. Он втаптывал ее в пол с остервенением, будто это была ядовитая змея.
Я уже не сдерживалась, а отчаянно рыдала, пытаясь высвободить руку и понимая, что Якимов только что растоптал мою последнюю надежду повлиять на происходящее хоть как-то.
– Зачем?! – Якимов несколько остыл, но голос его выдавал, что он не понимает ни ситуации, ни моих мотивов. Он даже руку мою отпустил. – Что вам за дело до Шувалова? Откуда такая верность? Лучше бы о женихе своем подумали… или он тоже в курсе ваших дел с англичанами?
Якимов спросил это вполне серьезно, ловя взглядом каждое движение моих глаз. Я же только вымолвила сквозь слезы:
– Ка… какими англичанами?…
Не сразу разгадав суть его фразы, я глядела теперь на Якимова в полном замешательстве. Он что, предполагает, что я работаю на англичан?
Снова стало слышно, как капает вода с потолка.
– Вы актриса, Лидия Гавриловна, – хмыкнул наконец Якимов, – я чуть было не поверил, что вы и правда способны отравиться.
Потом он повернулся к помощникам и жестом велел им оставить нас одних.
– Лидия Гавриловна, – продолжил он, когда закрылась дверь, – вам нет смысла лгать: ваших подельников в Петербурге давно арестовали, и шифры, которые вы отправляете им вот уже три месяца, получали мои люди. В них содержались сведения, которые никто не мог знать, кроме вас. Никто. Я о поисках Сорокина.
«Три месяца… – думала я, – действительно, даже Кошкин начал работать со мной всего пару недель назад».
– И все же это была не я, – ответила я, смелея еще больше.
Впрочем, я понимала, что Якимов мне не верит.
– А кто, по-вашему? – полушутливо посоветовался он. – С кем еще вы делились вашими соображениями?
– Вероятно, вам очень хочется, чтобы английской шпионкой оказалась именно я?
На лице Якимова снова мелькнула тень сомнения, но он быстро справился с собой и уверенно ответил:
– Не вы, а граф Шувалов. Вы – маленькая глупая девочка, которую