Тем не менее пансионату Якубовского по уровню было очень далеко до подобных заведений не только Европы, но и соседней Финляндии, где уже в то время существовало немало курортных мест. Невзрачный пансионат на реке Иматра всего за один-два года благодаря предприимчивости его владельца Рауха превратился в лучший финляндский курорт на Иматре: в нем появились многие тогдашние достижения европейской цивилизации, а также инфраструктура медицинского обслуживания, отдыха и развлечений.

«Благодаря энергии Рауха его пансионат на Иматре из частновладельческого превратился в акционерный, – указывал обозреватель "Лужской газеты". – Отчего, кажется, не подумать об этом и г-ну Якубовскому. Основной акционерный капитал дал бы ему возможность поставить несколько громадных зданий для обслуживания приезжающих, устроить образцовый курзал и т.д.».

Почему же пансионат «Сокольницкие ключи» не стал процветающим курортным заведением? Снова цитирую обозревателя: «Всему виной – наша русская лень, русская непредприимчивость. Кажется, такое золотое и многообещающее дело должно было бы захватить владельца имения, заинтересовать его, заставить его подумать об улучшении дела… Ведь можно было бы здесь создать благоустроенный по-заграничному курорт с роскошными ваннами, променадами, удобствами и развлечениями». Однако обо всем этом приходилось только мечтать: курорта в Луге в те времена так и не получилось.

Тем не менее и сегодня родник на берегу речки Наплотинки, что на северной окраине города Луги, у Киевского шоссе, пользуется огромной популярностью. С давних пор он стал одним из символов Луги…

О дороговизне курортного отдыха и малой его доступности для людей небогатых уже упоминалось выше.

Поэтому вокруг Петербурга в ту пору стали появляться всевозможные «санатории» (тогда говорили «санатория», то есть женского рода), рассчитанные на то, что здесь могли отдохнуть и поправить свое здоровье небогатые горожане. Одна из таких «санаторий» разместилась в бывшей демидовской усадьбе в Тайцах.

Усадьба эта, построенная в 70-х годах XVIII века по проекту знаменитого архитектора Ивана Старова для А.Г. Демидова, была одним из самых красивых и поэтичных мест Петербургской губернии. Поэт И.М. Долгорукий как-то заметил: «Кто не знал под Петербургом Тайц? Кто не был очарован тамошними прозрачными ручьями? Я редко видел место прелестнее и не пивал нигде такой воды, которую черпал там для прохлады из самих ключей, бегущих у подошвы строения…»

За долги одного из последних владельцев усадьбы (потомка А.Г. Демидова) в 1862 году она перешла в казну, и имение стало называться «Государевым». А в 1897 году усадьбу передали Обществу русских врачей для устройства первого в России санатория для легочных больных. Новое назначение потребовало перепланировки помещений во дворце и сооружения на территории усадьбы дополнительных хозяйственных построек, в том числе молочни и птичника.

Немаловажную роль сыграли здесь климатические особенности этих мест. Ведь неслучайно А.Г. Демидов построил здесь усадьбу для своей дочери, болевшей туберкулезом. (Правда, как отмечают исследователи, сравнительно недавно изучалась степень целительности климата в Тайцах, и выяснилось: микрофлора этой местности с ее вековыми дубами, елями и пихтами очень полезна для больных, страдающих гипертонией и склерозом, и не совсем полезна для легочных больных и астматиков.)

Но как бы то ни было, в конце XIX века об этом еще не ведали, и именно в Тайцах появилась легочная «санатория», состоявшая под августейшим покровительством государыни императрицы Марии Федоровны. Она располагалась в центре большого соснового парка, живым украшением которого служили расположенные группами «демидовские ключи». Современники отмечали, что местность тут сравнительно возвышенная, туманов гораздо меньше, чем в Петербурге, а солнечных дней больше. Вблизи нет населенных пунктов, воздух чистый и ароматный, дышится легко и свободно.

Первоначально предполагалось, что «санатория» в Тайцах будет бесплатной для ее обитателей, однако из-за недостатка средств пришлось ограничить число мест для неимущих, и большинство больных платили за нахождение в общих палатах 40 рублей, а за отдельную палату – 60 рублей в месяц.

В санатории было два отделения: мужское на 30 человек, и женское на 20 человек. Основной контингент постояльцев санатория составляли жители Петербурга, причем преобладала холостая молодежь. «Одна болезнь, одно желание вернуться к жизни собрало сюда людей разных классов, положений, состояний и возрастов, – писал обозреватель в одной из столичных газет. – Перед лицом страшной болезни исчезают всякие неравенства, все живут общей, дружной жизнью, сходятся в интересах, желаниях, надеждах. Больные одеты в обыкновенные платья, бодры, общительны и кажутся ошибочно попавшими в кадр чахоточных. Не хочется верить, что в каждом из них скрыты какие-то бациллы, подтачивающие жизнь, разрушающие организм».

Жильцы санатория имели возможность пользоваться небольшой библиотекой, куда некоторые столичные издания присылались бесплатно. Свой досуг они проводили весьма разнообразно – играли на пианино (пожертвование лечебнице от фабрики Оффенбахера), на скрипке, гитаре, состязались в шахматах, шашках и лото.

Способ лечения заключался в строгом санаторно-диетическом режиме. Смысл его был в том, что больные чахоткой (туберкулезом) изолировались здесь от житейских волнений, от вредной обстановки мест своих рабочих занятий, пользовались хорошей и здоровой пищей, врачебной помощью и лекарствами. На воздухе они проводили летом по 8-9 часов, а зимой по 6-7 часов в сутки. Месячное содержание одного больного обходилось «санатории» в 70 рублей.

Как отмечали врачи, пребывание в Тайицкой лечебнице сроком в два-три месяца «повышает вес больного, увеличивает жизненную емкость легких, окружность груди, ослабляет лихорадочность, успокаивает его нервы, ободряет». Здесь больные учились уходу за собой и на опыте убеждались, какая примерно обстановка и образ жизни нужны для поддержания их здоровья.

Конец дачного сезона в старом Петербурге служил временем второй волны «великого летнего переселения» – теперь уже возвращения петербуржцев с дачи в город. Газеты пестрели фельетонами и карикатурами: «По случаю переезда петербуржцев с дач на железных дорогах замечается переполнение публикой вагонов».

Однако не все горожане спешили оставить свою дачу и обустраиваться на зимнее жилье в столице. Выше уже упоминалось, что летом одновременно платить за дачный дом и за пустующую городскую квартиру для многих петербуржцев даже «средней руки» было весьма накладно, поэтому на лето от квартиры отказывались, а осенью, в связи с поиском нового жилья в городе, квартирный вопрос вставал снова во всей его остроте. Цены на жилье в столице росли, и для большого числа горожан становилось все выгоднее и удобнее оставаться на зиму на даче. К тому же дачные пригороды получали все более и более удобное сообщение с городом.

«…Стремление к заселению пригородных местностей вызвано дороговизной жизни в Петербурге, в частности дороговизной жилых помещений. Недостаток квартир, рост квартирных цен, перенаселение квартир, а также вздорожание предметов первой необходимости – все это толкает население в пригородные части», – говорилось в «Обозрении Петербурга» 1914 года.