– Уилкинс, напишите объявление: «Радиомолчание. Никакие сообщения не отправляются». Не хватало еще, чтобы гражданские ломились сюда отправить поздравление тете Хетти.

Дона поместили в салоне третьего класса вместе с тремя дюжинами мужчин и несколькими мальчишками. Кое-кто из пассажиров, оплативших перелет классом повыше, понятно, был недоволен. Дон и сам имел билет первого класса до Марса на «Валькирии» – и, глядя на то, как жалобщики, поджав хвост, возвращаются от командира, – порадовался, что ему хватило благоразумия не ерепениться. Каюты первого класса, расположенные в носовой части корабля, были заняты Космической гвардией.

Койка оказалась вполне удобной, а космический перелет, сам по себе довольно скучный, в шуме и сплетнях кормового кубрика проходил менее тоскливо, чем в тишине каюты первого класса. Уже в первую неделю путешествия главврач объявил, что все желающие могут погрузиться в анабиоз. Через день-другой кубрик наполовину опустел: людей собрали, заморозили и уложили в камеры, где им предстояло проспать несколько долгих недель.

Дон не захотел ложиться в анабиоз. Он слушал разговоры соседей по каюте, которые, зная об этом предмете лишь понаслышке, рассуждали о том, влияет ли анабиоз на продолжительность человеческой жизни.

– Давайте взглянем на вопрос с такой точки зрения, – изрек один из пассажиров. – Вам отпущено на жизнь столько-то лет. Это заложено в генах. Если отбросить возможность несчастного случая, вы живете столько, сколько вам отпущено. Но если поместить ваше тело в морозильник, темп жизни замедляется. Если можно так выразиться, ваши жизненные часы останавливаются. И все это время уже не учитывается. И если вам было суждено прожить восемьдесят лет, то теперь к этому сроку прибавляются три месяца или что-то около. И лично я такой возможностью воспользуюсь.

– Большей ошибки даже представить себе нельзя, – отвечал ему другой. – Я хочу сказать, что вы совершенно неправы. В данном случае вы лишь укоротите свою жизнь на три месяца. Нет, это не для меня!

– Вы сумасшедший. Лично я намерен погрузиться в сон.

– Как хотите. И вот еще что… – Его оппонент наклонился и заговорил конфиденциальным тоном – но так, что его могли слышать все в кубрике: – Говорят, эти ребятишки с нашивками на рукавах допрашивают спящих. Знаете почему? Потому что коммодор считает, будто бы на «Околоземной» к нам проникли шпионы.

Дону было все равно, кто из них прав. Он слишком любил жизнь, чтобы временно «умереть» только ради избавления от скуки долгого перелета. Но последнее замечание его встревожило. Шпионы? Неужели агенты МБР действуют прямо под носом высших чинов Космической гвардии? Впрочем, МБР, как говорят, способно проникать всюду. Дон оглядел своих соседей, гадая, кто из них мог путешествовать под чужим именем.

Вскоре он выкинул эту мысль из головы. Во всяком случае, им МБР больше не интересовалось.

Не знай Дон о том, что он находится на «Наутилусе», который летит на Венеру, он вполне мог бы вообразить, что летит на Марс на «Валькирии». Корабли были одного класса, а пустота космоса везде одинакова. Правда, теперь Солнце постепенно росло, вместо того чтобы уменьшаться, но кто станет смотреть прямо на Солнце, даже с Марса? Распорядок дня на корабле соблюдался исходя из гринвичского времени, точно так же, как и на любом другом космическом лайнере; завтрак начинался точно по звонку; координаты корабля передавались каждый «вечер», а «ночью» выключался свет.

Даже присутствие на борту военных не бросалось в глаза. Им были отведены каюты в носовой части, и гражданские допускались туда только по делу. Лишь на сорок второй день полета Дону потребовалось сходить туда, чтобы забинтовать порезанный палец. Когда он возвращался назад на корму, ему на плечо легла чья-то рука и он обернулся.

Дон узнал сержанта Макмастерса. На кителе у него красовалась звезда – знак корабельного полицейского в звании главного старшины.

– А ты здесь откуда? – спросил он. – Чего шляешься?

Дон показал порезанный палец.

– Я не шляюсь, – ответил он. – Вот, на перевязку ходил.

Макмастерс посмотрел на палец:

– Порезался, говоришь? Так вот, ты попал не в тот коридор. Ты идешь прямиком в бомбовый отсек, а вовсе не к пассажирским каютам. Слушай-ка, а ведь мы уже встречались.

– Еще бы.

– Да-да, я помню. Ты – тот самый парень, который думал, что полетит на Марс.

– Я и лечу на Марс.

– Вот как? Видать, ты любишь ходить в обход: лишние сотни миллионов миль тебе нипочем. И если уж зашел разговор об окольных путях, то объясни, с какой стати ты оказался в коридоре, ведущем в арсенал?

Дон почувствовал, как его лицо заливает краска.

– Да не знаю я, где у вас тут бомбы хранятся. Если я не туда иду, взяли бы да показали.

– Иди за мной. – Сержант отвел Дона двумя палубами ниже – здесь благодаря вращению корабля сила тяжести была заметно больше – и впихнул его в кабинет. – Тут пока посидишь. Скоро придет дежурный офицер.

Дон остался стоять:

– Не нужен мне дежурный офицер. Я хочу к себе, в кубрик.

– Садись, тебе говорят. Я помню все твои выкрутасы. Может быть, ты и впрямь заблудился, а может, и цель какую имел.

Дон подавил гнев и сел.

– Не обижайся, – сказал Макмастерс. – По глотку кофе, а?

Он подошел к кофейнику и налил две чашки.

Дон помялся, но чашку взял. Кофе оказался венерианским: черным, горьким и очень крепким. Дон почувствовал, что Макмастерс начинает ему нравиться. Сержант отхлебнул кофе, поморщился и сказал:

– Ты, парень, родился в рубашке. Сейчас ты уже мог быть покойником.

– Почему это?

– Тебя собирались отправить на Землю на «Дороге славы».

– Ну и что?

– Неужели до кормы новости не доходят? «Слава» не долетела.

– А что случилось? Авария?

– Какое там! Эти кроты из Федерации психанули и расстреляли корабль на подлете. Думаю, они не сумели установить с ним связь и решили, что «Слава» набита взрывчаткой. Сбили они ее, короче.

– Ох!..

– Вот я и говорю: повезло тебе, ты ведь должен был вернуться на ней.

– Но меня там не было. Я лечу на Марс.

Макмастерс уставился на него и рассмеялся:

– Да у тебя, видать, в мозгах пластинку заело! Прямо как у толкуна.

– Может быть, но до Марса я все равно доберусь.

Сержант отставил чашку:

– Ты когда-нибудь головой думать будешь? Пойми, эта война будет длиться десять, а то и пятнадцать лет. Кто знает, может, за все это время на Марс не отправят ни одного корабля.

– Ну… доберусь как-нибудь. А с чего вы взяли, что война продлится так долго?

Макмастерс помолчал, закуривая.