привязанности к нему менее очевидны. Уоллис наслаждалась статусом и социальными контактами, которые принесли ее отношения с принцем Уэльским, но сомнительно, что она когда-либо была влюблена в него или полностью осознавала последствия этих отношений. После смерти Георга V она внезапно оказалась вовлеченной в события, которые не могла контролировать. Это включало в себя отношения с мужчиной, настолько одержимым ею, что он был готов покончить с собой, если она не останется с ним, и даже отказаться от трона. К тому времени, когда она захотела выйти из этих отношений, уже было поздно.

Еще во время круиза на «Налине», в августе 1936 года, Диана Купер заметила, что Уоллис не хочет оставаться наедине с королем. Она записала в своем дневнике: «Правда в том, что ей с ним смертельно скучно, а придирки и холодность по отношению к нему, далекие от политики, вызывают раздражение и скуку»[830].

Одной из причин боли на протяжении их отношений был ее статус и то, как с ней обращались. Это началось, как только он отрекся от престола, с долгих телефонных звонков в Австрию по поводу финансов и статуса, и продолжалось на протяжении 35 лет, когда они были женаты. Большая часть ее яда была направлена против его семьи.

«Но, конечно, ее величайшее зло заключалось в том, что она нападала на него утром, днем и ночью, вплоть до часу ночи, до двух часов ночи, выступая против его семьи, – вспоминал Кеннет де Курси. – Она продолжала, и продолжала, и продолжала, и продолжала»[831].

«Герцогиня была сложным человеком – холодной, подлой, хулиганкой и садисткой, – заметила доктор Гея Лейнхардт, падчерица писателя-призрака Уоллис Кливленда Эмори. – Мои родители нашли герцога не очень умным, слабовольным и, по сути, очень грустным человеком. Он сделал ужасный выбор и знал, что выбрал неправильный путь и теперь должен жить с последствиями. Они сочли его жалким»[832].

Тем не менее в некотором смысле именно доминирующая манера Уоллис больше всего понравилась герцогу. В письме к своей любовнице Фреде Дадли Уорд в январе 1920 года Эдуард писал:

«Ты знаешь, что иногда тебе следовало бы быть по-настоящему грубой со мной, ругаться, скандалить и быть жестокой; это принесло бы мне много добра и привело бы меня в чувство!! Я думаю, что я из тех мужчин, которым нужна определенная доля жестокости, без которой он становится отвратительно избалованным и мягким. Я чувствую, что именно это со мной и происходит»[833].

В отношениях пары, безусловно, был сильный мазохистский и доминантно-подчиненный аспект, как в сексуальном плане, так и в повседневной жизни. «Она была резкой, властной, часто отвратительно грубой, – писал Филип Зиглер в «Официальной жизни». – Она обращалась с принцем в лучшем случае как с ребенком, которого нужно держать в узде, в худшем – с презрением. Но он принимал ее и умолял о большем»[834]. «Она доминировала над герцогом, но он не просто мирился с этим, ему это действительно нравилось», – вспоминал Кливленд Эмори[835].

Мона Элдридж, которая неоднократно встречалась с Виндзорами, работая на наследницу Вулворта и светскую львицу Барбару Хаттон, позже написала:

«Барбара также считала, что у Уоллис было ощущение, будто жизнь ее обманула. Временами в ее голосе звучала горечь, и она намекала, что ее муж подвел ее, что он не сдержал своего обещания. Это был ее способ очернить герцога. Люди из ее персонала рассказывали мне, как она отчитывала Эдуарда, как суровая мать непослушного ребенка, нередко доводя его до слез. Парадоксально, но это только заставило его еще крепче привязаться к ней»[836].

Чарльз Мерфи вспоминал, как однажды журналист зашел к ним домой в Париж, чтобы забрать рукопись у герцога:

«…я слышал, как герцогиня ругает его за то, что он завалил обеденный стол своими бумагами: «У меня здесь обедают 20 гостей через два часа! Почему ты не устроил этот беспорядок где-нибудь в другом месте?»

Столовая была его единственным кабинетом, и у него не было другого выбора. Журналист услышал ответ и никогда не забывал его буквальные слова: «Дорогая, ты собираешься снова отправить меня спать в слезах сегодня вечером?»[837]

«Он был как ребенок в ее руках, – сказала леди Александра Меткалф Кливленду Эмори. – Бедный маленький человечек, ему устроили ад; она держала его мертвой хваткой»[838]. «У него никогда не было настоящей материнской заботы, у нее никогда не было детей, – вспоминал Кеннет де Курси. – Оба нуждались друг в друге»[839].

Слабый, с интеллектом ниже среднего, герцог нуждался в женщине, которая доминировала бы над ним с той властностью, которую прежние его подружки находили неподобающей. В результате он оказался полностью зависимым от своей жены.

Во многих отношениях герцог так и не повзрослел должным образом ни физически, ни эмоционально. Детская свинка, возможно, привела к гормональному дисбалансу. Алан Ласеллс записал в своем дневнике:

«Мудрый старый Доусон из Пенсильвании несколько раз говорил мне, что он убежден, будто моральное развитие герцога (а не физическое) по какой-то причине было остановлено в подростковом возрасте, и что болезнь (sic) объясняет это ограничение. Внешним симптомом такой остановки, по словам Д. П. Уолда (sic), было отсутствие волос на лице испытуемого. Герцогу приходилось бриться всего раз в неделю[840]. Фрэнк Джайлс, принимая душ с герцогом в 1940 году после игры в гольф, заметил, что «на его теле не было абсолютно никаких волос, даже в тех местах, где их можно было бы ожидать»[841].

Герцог боготворил свою жену, доверял ей, чувствовал себя с ней в безопасности и испытывал беспокойство, когда ее не было рядом. «Когда она присутствовала, он наблюдал за каждым ее движением, прислушивался к каждому ее слову и реагировал на каждую интонацию в ее голосе, – вспоминала Мона Элдридж. – Он часто говорил, что для нее нет ничего слишком хорошего»[842].

«Его жена постоянно была в его мыслях, – позже писала Дина Худ. – Если он