— Вот только это чувство не стало настоящим щитом, и пули всё еще могут здорово навредить тебе, — пробормотала Лена, — Если ты умрешь, то больше никого не останется, ради кого я хотела бы улыбаться.

Мне не нравилось, куда шел этот разговор. Минуты нашего уединения всегда должны быть полны радости, а не горя и сожалений. Однако, я понимал, что мне нужно задать еще, как минимум, два вопроса, которые будут неприятны моей девушке. Но от суровой реальности нам некуда было деться. Мы уже не раз совершали эту ошибку — забывали о существовании других людей, и в итоге всё скатывалось в одну бездонную задницу. Пришло время стать чуть умнее и начать учиться на собственных ошибках.

Поэтому, прочистив горло, я осторожно спросил:

— Ты знаешь, что с горе-стрелком?

Чуть вздрогнув, Лена кивнула и ответила:

— Арестован. Ему предъявят обвинение. Оказалось, что парочка наших соседей всё видели и обратились в полицию, — заметив мой недоуменный взгляд, девушка пояснила, — Мама звонила утром. Сказала, что не будет выгораживать Костю.

В ее голосе звенели недовольные нотки, и я честно не мог понять причин такого настроения. Ведь, по хорошему, нам обоим следовало радоваться, что Волков заперт и в ближайшее время выбраться и попытаться снова отравить нам жизнь у него не получится.

Поэтому, я заметил нарочито небрежным тоном:

— Ты как будто недовольна таким раскладом.

Но Лена покачала головой:

— Нет, вовсе нет. Я чувствую невероятное облегчение. Ведь я освободилась от его власти. Вот только Костя, как оказалось, уже давно переписал весь свой бизнес на меня, выставив себя моим доверенным лицом.

Хм. На место встал еще один паззл. Теперь стало ясно, почему этот мудак так отчаянно не хотел отпускать Лену. Ведь, официально он был вроде как нищим. Идиот. Да Волкова была готова последнюю рубашку ему отдать, лишь бы отвязался. А уж бизнес, который нам обоим был не нужен — что-то мне подсказывало, что моя девушка была не настолько меркантильной, и с легкой душой переписала бы всё имущество на него.

— Мама, помимо основного, — продолжила рассказывать Лена, отвлекая меня от своих мыслей, — Добавила, что пока активы заморожены — всё должны проверить следователи. Но это чистая формальность, ведь по документам Костя вообще к деньгам никакого отношения не имеет. И после этого от меня требуют, чтобы я возглавила компанию. Полный бред.

Да уж, здесь наши мысли сошлись. Лена, при всём своем упрямстве, хитрости и изворотливости, на роль бизнес-вумен не подходила. Она была слишком чистой для всего этого, слишком невинной. И немного наивной, если честно — настолько, что её смог бы обворовать даже посыльный. Нет, у моей любимой был довольно пытливый ум, и она смогла бы потянуть какое-нибудь маленькое предприятие, типа галереи или небольшого магазина, но никак не многомиллионную корпорацию.

— И, что ты ответила на это своей маме?

Лена пожала плечами:

— Сказала, что как только получу доступ к бумагам — перепишу всё на неё. И пусть делает с этими бумагами, что хочет — кладет в сейф, сжигает в камине, подтирается. Мне плевать.

Я присвистнул, чувствуя, как от этого действия в груди чуть тянет от боли:

— Вау. Это…довольно грубо.

— Зато честно.

Почесав небритый подбородок, я задал второй волнующий меня вопрос:

— Вы не помирились с матерью?

— Ты имеешь в виду — не простила ли я её за то, что она отравляла мою жизнь и косвенно стала причиной того, что мой любимый мужчина оказался в больнице? — уточнила Волкова чуть более резким, чем того требовала ситуация, тоном, — Нет. Она, к слову, тоже сказала, что всё еще не одобряет мой выбор. Но добавила, что больше вмешиваться не будет, и позволит мне самой разрушить свою жизнь. Очень мило с её стороны. Думаю, можно смело сказать, что наши отношения изжили себя.

Я не мог понять, как Лена относится к этому. Для меня самого связь с семьей была очень важна, и своих родителей я любил, да и они, как ни странно, отвечали мне взаимностью. Поддерживали меня, принимали таким вот неотесанным порой пнем, каким я, собственно, и был. Поэтому, сложись у меня в жизни подобная картина, я бы, как минимум, переживал. Но Лена была другой. У неё никогда не было той связи с родителями, которая, на мой взгляд, должна быть у каждого ребенка. Она не выглядела расстроенной, но мне всё равно показалось, что отголосок грусти мелькнул в её глазах.

Думаю, она всё же до последнего верила, что в конце случится счастливое воссоединение. Как в добром американском кино, где все обнимаются, играет приятная музыка, экран темнеет, и начинают выползать титры.

Увы, реальность оказалась несколько иной. Но это не значило, что у Лены не будет семьи. Такой вариант был просто невозможен.

— Эй, — я позвал её, улыбнувшись, — Всё будет хорошо.

Волкова вернула мне улыбку и кивнула:

— Знаю. У меня ведь есть ты. О большем и просить грешно.

— Ты слишком переоцениваешь мое значение в твоей жизни, — шутливо усмехнулся я, чувствуя, как в груди уже привычно разливается тепло.

Но Лена мои слова восприняла неожиданно серьезно. Пересев на мою койку, постаравшись при этом не задеть меня и не вызывать тем самым новую вспышку боли, девушка сжала мою ладонь в своих руках и негромко, но с неожиданной силой в голосе произнесла:

— Но ведь это правда. Ты, быть может, и не замечаешь, как на самом деле много делаешь для меня. Это может показаться тебе незначительным, но твой вклад колоссальный. И я не про материальные блага сейчас говорю. Само твое присутствие — оно меняет меня. С тех пор, как ты появился, жизнь больше не кажется мне обузой, или данностью. Каждый день я встречаю с улыбкой, и я счастлива проживать его. Неважно, рядом ты, или на работе — я знаю, что у меня есть ты, и это делает каждую минуту не простым существованием, а настоящей жизнью. Я думала, что никогда не смогу испытать подобное — чувство такой силы, что оно наполняет меня изнутри, вытесняя всю печаль и серость существования. Но вот он ты — лежишь тут, весь такой…такой любимый. И я понимаю, что — вот оно. Вся моя жизнь передо мной.

Сглотнув, и превозмогая боль, я притянул Лену к себе. Девушка с максимальной осторожностью растянулась рядом со мной на кровати и положила голову мне на плечо, стараясь не задевать повязки. Я же, уняв всю ту бурю, что поднялась в моей душе после такого откровенного и вместе с тем простого признания, негромко произнес севшим голосом:

— Всю жизнь я жил будто в заколдованном мире. Знаешь, в таком, где всегда бушует вьюга. И очень холодно. А я ненавижу холод. Зима преследовала меня долгие годы, и я делал всё, чтобы согреться. Бежал куда-то, рисовал всё больше, танцевал всё яростней, стремясь разогнать кровь в жилах так, чтобы меня, наконец, перестало знобить. А потом встретил тебя, и понял, что больше бежать не нужно. Потому что холод отступил. Ты стала моей весной — с твоим появлением ледяные замки начали таять, и всё расцвело.