– Вольность ума? Выражение словно бы из какого-то старинного романа… Собссна, вы серьезно?

– Абсолютно.

Следователь пожал плечами.

– Удивляете вы меня. Курева просите, чушь какую-то понесли… Да вы что? Не поняли до сих пор? Это провал. Все. Надо же было вам не уничтожить записку четвертьвековой давности! Вы идиот. Небось на старости лет вынимали бы из портмоне по хорошим дням, любовались бы… и гордость бы в голову ударяла к каким большим делам я был причастен когда-то! Идиот. Непрофессионально.

– Как-кую… записку?

Мгновение спустя Рэм уже понял, какую.

Столько лет прошло!

Когда-то кремовая, а ныне побуревшая от времени картонка обеденного меню из кафе «Серебряная бабочка». Дата, написанная от руки каллиграфическим почерком. Меленькие карандашные буковки, буковки-букашки… их почти не видно, смазались, но Рэм помнит их наизусть:

«Рэм, мой родной!

Ни слова со мной. За нами с мамой следят. Опасно. Завтра, в полдень, дальний грот в Саду живых радуг. Там я гуляю в одно и то же время, это не вызовет подозрений.

Я так люблю тебя!

Дана Фаар, твое эфирное создание, до сих пор сохранившее тебе верность».

…Рэм благополучно добрался до Хонти. Он снял комнату. Он отыскал имение Сафалейреш. Он отыскал Дану.

Столкнулся с ней прямо на бульваре.

Рэм последовал за ней, когда она украдкой приложила палец к губам и повела его по кривым улочкам-переулочкам старого города. Нашла маленькое кафе «Серебряная бабочка» близ старой ратуши. Все столики заняты, помимо одного. Дана садится, словно приглашая: войди, больше тебе некуда сесть, кроме как напротив меня. Что за игры? Рэм садится. Официант бросается к нему: столик уже занят! Дана милостиво улыбается: ничего, готова потерпеть нежданное соседство. Хорошо, мадам, как вам будет угодно. Перед ними ложатся две могучие папки с деревянными створками, обтянутыми кожей, – под старинный книжный переплет. Дана открывает свою, не глядя на Рэма Внутри папки – миниатюрное, раз в пять меньше гигантских створок, обеденное меню: силуэт женщины-бабочки, вырезанный из тонкого картона. Правую створку Дана кладет на стол, левую, как бы в задумчивости, придерживает рукой, и она загораживает правую от любых нескромных взглядов со стороны входа Осторожным движением Дана вынимает из сумочки карандаш и принимается очень быстро писать на картонке – там, где осталось пустое место под десертами. С улицы входит мужчина с тростью, в фетровой шляпе. Он видит, что мест нет, но не уходит. Он заводит негромкий разговор с официантом Ему, именно ему не видно летящего, строчка за строчкой, карандаша Ему должно казаться, что Дана просто читает меню. Если, конечно, это не слишком внимательный человек.

Поставив последнюю точку, Дана оторвала взгляд от меню и подняла его на Рэма.

Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на Рэма, и спокойное теплое море простерлось между ними, и две солнечные дорожки протянулись от ее глаз к его глазам. Где же ты был столько времени? Я замерзла без тебя, душа совсем обледенела. Все, что я видела без тебя, не имело цвета, одни лишь оттенки серого. Все, к чему я прикасалась без тебя, не несло радости, одни лишь оттенки необходимого. Все, о чем я мечтала без тебя, это ты. Но теперь ты здесь, и я согреюсь. Мы обязательно найдем способ быть вместе и никогда не расставаться. Ты понимаешь меня? Ты слышишь меня? Да, я понимаю тебя, я слышу тебя. Ты свет мой. Ты мечта моя несбыточная, сбывшаяся и опять ставшая несбыточной. Ничего лучше тебя не было в моей жизни. Я пришел к тебе, я пришел за тобой, жизнь без тебя – сплошной холод, жизнь без тебя – сплошная бессмыслица. Но теперь ты рядом, и я согреюсь. Мы обязательно найдем способ быть вместе и никогда не расставаться. Ты понимаешь меня? Ты слышишь меня? Да, я понимаю тебя, я слышу тебя, я буду с тобой.

За один миг Рэм вспомнил все то, что, кажется, давно исчезло на самом дне памяти, под мощными наслоениями ила. Одуряющая карамель сирени… мелодия духового оркестра… самородки на дне озера. Субмарина, четыре года скитавшаяся в неведомых морях, вернулась в порт, все люки отдраены, экипаж в парадной форме стоит на палубе и салютует родному дому.

Дана улыбнулась ему.

Чаша света от ее губ перенеслась к его губам. Свет проник в него, свет заполнил его, свет вычистил его. Не осталось в нем холода, смертей, предательства Не осталось в нем священника, убитого случайным выстрелом; рва, заполненного трупами; мертвецов, скормленных свиньям; городов и деревень, одурманенных излучением. Не осталось в нем зла. Только свет. Только огромное серебряное солнце перед глазами.

Дана встала, виновато улыбнулась официанту: мол, не нашла ничего подходящего. Уходя, она положила свое меню поверх меню Рэма, так и не раскрытого. Мужчина в фетровой шляпе устремился за ней. Рэм растерянно смотрел Дане вслед, пока не вспомнил о записке. Рэм открыл меню Даны и осторожно выдрал кремовую картонную бабочку.

Потом заказал что-то наугад… кажется, кофе со взбитыми сливками.

Он не спал всю ночь. Бродил по ночному городу, рассеянно гладил фонари, заказывал вина там и здесь, яростно мечтал о том, какая жизнь ждет его с Даной, о прикосновениях, о детях. Никогда ни с кем не хотел он завести детей, только с нею.

Рэм тогда еще не знал: судьба ничего ему не подарит больше и светлее этого взгляда и этой улыбки.

Утро, проведенное в гроте. Холод, сырь, свихнувшееся сердце. Грохот отдаленного взрыва за четверть часа до назначенного времени. Хонтийские газеты: «Очередной теракт, совершенный мерзавцами, которых прикармливает Боевая Гвардия. Возрождение имперской агрессивности… политика дикарей… вражеский оскал… увеличить бюджет Министерства внутренних дел».

Его два месяца лечили электрошоком. Выжгли из него столько Даны, что она перестала быть сумасшедшей режущей болью, то и дело рвущейся наружу, и превратилась в тупую, приглушенную боль. Можно сказать, родную боль.

– …Опять-таки, обратите внимание на дату. – Слова контрразведчика вывели Рэма из транса. – За день до того, как принцесса императорского дома, персона весьма многообещающая, была взорвана у входа в Сад живых радуг… Собссна, я даже не спрашиваю, чем вы ее туда заманили.

«Ах вот оно как. Двадцать четыре года назад я бы попробовал задушить тебя. А теперь… теперь тоже очень хочется».

– Плохое у вас сейчас лицо. Непрофессиональное лицо. Все эмоции нараспашку…

Рэм закрыл глаза Бросаться – глупо. Объяснять – бесполезно.

«Бесполезно, ничего не объяснишь. Война сложности не видит. Война любую сложность сводит к простоте. Мне конец Или им еще что-то от меня надо?»

– Хотите сделать признание?

– Нет.

Контрразведчик усмехнулся:

– Аха. Понимаю вас. Надеетесь на танковый прорыв. Напрасно. Ваши танки не войдут в нашу столицу ни завтра, ни послезавтра, положение на фронте не таково. Боюсь, в этом смысле вам вообще не на что надеяться. Уж извините.