— Почему ты не спишь в такой час? — спросил он. Эдвард выглядел озабоченным, но раздражения в его голосе не было.

— Мне надо поговорить с тобой, — ответила Ким. — Я хотела спросить: ты что, на самом деле собрался принимать «ультра»?

— Конечно, на самом деле, — подтвердил он. — Мы все хотим начать принимать его с завтрашнего утра. Мы разработали слепой метод, чтобы никто не знал, какую дозу принимает. Это была идея Франсуа.

— Ты и, правда, считаешь, что вы поступаете мудро?

— Это самая мудрая идея из всех, которые когда-либо приходили мне в голову, — заверил Эдвард. — Этот шаг позволит нам резко ускорить процесс доведения лекарства до состояния коммерческого продукта. И Стентон, наконец, слезет с моей шеи и перестанет меня подгонять.

— Но ведь это, должно быть, рискованно, — настаивала Ким.

— Конечно, риск присутствует, — согласился Эдвард. — Риск в таком деле всегда есть, но я уверен, что степень его вполне приемлема. «Ультра» — нетоксичный препарат, это мы уже установили наверняка.

— Меня очень нервирует твое решение, — призналась Ким.

— Хочу заверить тебя, — продолжал Эдвард, — что я отнюдь не претендую на роль мученика, я всего лишь очень мирный и тихий человек. Я никогда не стал бы делать это сам и не позволил бы другим, если бы не был на сто процентов уверен в безопасности наших действий. Кроме того, если вспомнить историю, то мы оказываемся в неплохой компании. Многие великие медики прошлого проверяли на себе действие лекарств.

Ким высоко подняла брови. Его объяснения не убедили ее.

— Возьми и просто доверься мне, — убеждал Эдвард. Он энергично ополоснул лицо и насухо вытер его полотенцем.

— У меня есть еще один вопрос. Что ты сказал своим сотрудникам обо мне?

Эдвард опустил полотенце и недоумевающе воззрился на нее.

— О чем ты говоришь? Почему я, собственно, должен распространяться в лаборатории о наших с тобой отношениях и что-то говорить о тебе?

— Я имею в виду, что ты сказал о наших отношениях?

— Ну, я точно не помню… — Эдвард пожал плечами. — Наверное, я сказал, что ты моя подруга.

— Это означает, что я твоя любовница или просто друг? — настаивала Ким.

— Что происходит? — нетерпеливо спросил Эдвард. — Я не открывал никаких личных тайн, если тебя интересует именно это. Я не вдавался в интимные детали, которые касаются только нас двоих. Да и потом, что это за допрос с пристрастием во втором часу ночи?

— Прости, если тебе показалось, что это допрос, — проговорила Ким, — но пойми меня правильно, я вовсе не собираюсь тебя допрашивать. Мне просто любопытно, что ты им сказал. Ведь мы с тобой не женаты, а вы наверняка говорили о своих семьях.

Ким хотела, было рассказать ему о сегодняшнем столкновении с Франсуа, но передумала. Для такого разговора Эдвард был слишком взвинчен от усталости и переживаний, связанных с «ультра». Кроме того, Ким не хотелось, чтобы между Франсуа и Эдвардом пробежала черная кошка, так как была не вполне уверена, что со стороны Франсуа присутствовали какие-то неприличные намерения. Они могли быть и совершенно невинными.

— Надеюсь, я не очень тебя расстроила. — Ким встала. — Я понимаю, насколько ты устал. Спокойной ночи. — Она вышла из ванной и пошла спать.

— Подожди, — окликнул ее Эдвард. Он поспешил вслед за ней. — Я опять слишком бурно на все отреагировал. Я должен был бы вместо этого поблагодарить тебя за прекрасный обед, который ты с таким блеском сумела организовать. Он был великолепным и произвел на всех очень приятное впечатление. Это была для нас замечательная разрядка, в которой все мы так нуждались.

— Мне очень приятно слышать это от тебя, — сказала Ким. — Я старалась вам помочь. Я же понимаю, под каким прессингом вы находитесь.

— Ну, теперь нам удалось на некоторое время умилостивить Стентона, — заключил Эдвард. — Теперь я могу сосредоточиться на «ультра» и Гарвардском университете.

Конец сентября 1994 года

Благодарность Эдварда за прекрасно организованный обед вселила в Ким надежду, что теперь-то их отношения улучшатся. Но надежде не суждено было сбыться. Наоборот, после обеда в тот достопамятный понедельник дела пошли еще хуже. Ким вообще перестала видеть Эдварда. Он возвращался домой так поздно, что она уже спала. Уходил же задолго до того, как она просыпалась. Он не делал никаких попыток поговорить с ней, хотя она несколько раз оставляла ему записки с просьбой об этом.

Даже у Буфера стал еще больше портиться характер. Он неожиданно прибежал вечером в среду в коттедж, когда Ким готовила на кухне ужин. Выглядел пес очень голодным. Ким насыпала ему в плошку собачьего корма и собралась поставить плошку на пол. Но в ответ Буфер оскалил зубы и начал неистово лаять. Ким выбросила содержимое плошки.

Не контактируя ни с кем из сотрудников лаборатории, Ким начала чувствовать свою отчужденность. К ней вернулось то ощущение, которое беспокоило ее в первое время после переезда в коттедж. Она даже начала тяготиться своим одиночеством. К своему удивлению и против всяких ожиданий, ей захотелось скорее выйти на работу. А когда она в конце августа уходила в отпуск, ей казалось, что будет трудно снова приступить к работе.

В четверг Ким поняла, что у нее началась депрессия и появившаяся тревога ее непосредственный результат. Ее состояние доставляло ей массу неприятностей. Она страдала депрессией, учась на втором курсе колледжа, и это оставило в душе незаживающий шрам. Боясь, что самочувствие еще больше ухудшится, Ким позвонила своему психотерапевту Элис Макмюррей, у которой не была уже несколько лет. Элис с готовностью согласилась принять Ким в своем кабинете в Массачусетском госпитале на следующий день, в первой половине.

Утром в четверг Ким проснулась в несколько приподнятом настроении по сравнению с предыдущими днями. Она поняла, что это связано с ее планами выбраться в город. Не имея права на стоянку у госпиталя, Ким решила поехать поездом.

В Бостон Ким приехала в начале двенадцатого. Времени оставалось еще вагон, и она решила пройтись пешком от Северного вокзала до госпиталя. Стоял чудесный осенний день, сквозь облака иногда проглядывало солнце. В отличие от Салема листья на деревьях в Бостоне только-только начали желтеть.

Настроение Ким еще улучшилось, когда она, оказавшись в знакомой обстановке госпиталя, встретила нескольких коллег, которые поддразнили ее по поводу загара. Кабинет Элис находился в отдельном корпусе. В приемной никого не было.

Спустя несколько секунд открылась дверь кабинета, и оттуда вышла Элис.

— Привет, — поприветствовала она Ким. — Пошли. — Элис покосилась на стол секретаря. — Все ушли на ленч, если это тебя интересует, — добавила она.

Кабинет Элис выглядел простым, но удобным. В середине его, на восточном ковре, стояли кофейный столик и четыре кресла. У стены разместился небольшой письменный стол. У окна помещалась пальма в кадке. На стенах были развешаны репродукции картин импрессионистов и помещенные в рамки сертификаты, дипломы и лицензии.