Дражайший отец!

Я глубоко признателен Вам за присланные Вами десять шиллингов, в которых я испытывал крайнюю нужду в это трудное время привыкания к положению учащегося в колледже. Я со всем смирением хочу довести также до Вашего сведения, что я выполнил то предприятие, о коем мы с Вами так много говорили до моего поступления в колледж. После долгих и трудных поисков мне удалось установить местоположение свидетельства, которое было использовано против моей дорогой безвременно ушедшей от нас матушки. Оно находится в покоях одного уважаемого преподавателя, который исследует варварскую природу вышеупомянутого свидетельства. Я очень беспокоился, смогу ли я пробраться к этому свидетельству, но в четверг, после полудня, когда все ушли в трапезную обедать, я прошел, наконец, в заветные покои и изменил имя, которое было на нем проставлено, на имя несуществующей Рейчел Бингхем, как мы с Вами и договаривались ранее. С той же целью я внес это имя в каталог, хранящийся в Гарвард-Холле. Я надеюсь, дорогой отец, что теперь уважаемое имя Стюартов окончательно очистится от унижения и возможных поношений со стороны невежд, и это будет для Вас величайшим утешением. В отношении моих занятий могу сообщить Вам, что, к большой моей радости, я добился в них хороших успехов. Сотоварищи мои — здоровые и добросердечные люди. Если не считать утомления от учебы, о чем Вы меня предупреждали заранее, то у меня все хорошо, и я доволен жизнью.

Остаюсь Вашим любящим сыном Джонатаном.

— Будь оно все проклято! — в сердцах воскликнула Ким, закончив чтение.

— В чем дело? — спросил Киннард.

— Опять это свидетельство. — Ким указала Киннарду место в письме. — Это относится к свидетельству, на основании которого Элизабет был вынесен смертный приговор. В суде графства Эссекс я нашла упоминание о том, что это свидетельство сыграло роль неопровержимой окончательной улики, так называемого заключительного свидетельства. В других местах я тоже находила упоминания о нем. Но ни в одном документе я не нашла его описания. Я предприняла все эти поиски, чтобы узнать, что это было за свидетельство.

— А ты сама как думаешь, что это могло бы быть? — спросил Киннард.

— Думаю, что это имеет какое-то отношение к оккультному ритуалу, — ответила Ким. — Могу предположить, что речь идет либо о кукле, либо о книге.

— Судя по письму, это может быть скорее кукла, чем книга, — предположил Киннард. — Я не знаю, какую книгу можно определить словом «безобразная». Готическую новеллу придумали только в девятнадцатом веке.

— Может, речь идет о книге, в которой описываются способы приготовлений колдовских зелий, куда входили части человеческого тела, — задумалась Ким.

— Об этом я не подумал, — признался Киннард.

— Элизабет в своем дневнике писала об изготовлении кукол, — сказала Ким. — На куклах было построено обвинение, выдвинутое против Бриджит Бишоп. Я думаю, что кукла может быть безобразной из-за того, что она уродлива, или из-за того, что на ней подчеркнуты половые признаки каким-то циничным и вызывающим способом. Я думаю, что с точки зрения пуританской морали все, что связано с сексом, должно считаться безобразным и отталкивающим.

— Это неправильная точка зрения, будто пуритане были помешаны на сексе, — проговорил Киннард. — Из курса истории я помню, что они считали грехи, связанные с добрачными отношениями и с вожделением плоти, гораздо меньшими по сравнению с грехом лжи или себялюбия. Эти последние расценивались как нарушения Священного Завета Господа.

— Это означает, что со времен Элизабет система ценностей была пересмотрена, — с циничной усмешкой заметила Ким. — То, что пуритане считали ужасным грехом, в нынешнем обществе принимается за норму и даже одобряется. Самое главное — выиграть слушание в суде.

— Так ты надеешься разгадать эту загадку, просмотрев все эти бумаги? — Киннард широким жестом обвел пространство чердака.

— Да, здесь и еще в погребе, — ответила Ким. — Я отвозила письмо Инкриса Матера в Гарвард и показывала его тамошним специалистам, потому что в письме он сообщает, что это свидетельство передано в собрание Гарвардского колледжа. Но мне не повезло. Библиотекари сообщили, что в документах семнадцатого века не упоминается имя Элизабет Стюарт.

— Но в письме Джонатана сказано, что надо искать Рейчел Бингхем, — заметил Киннард.

— Теперь-то и я это понимаю, — согласилась Ким. — Но это все равно не поможет. Зимой 1764 года случился большой пожар, в котором сгорели и Гарвард-Холл, и его библиотека. Причем в огне погибли не только книги, но и кунсткамера, и все каталоги, и указатели. Никто даже толком не знает, сколько и чего пропало. Мне кажется, Гарвард мне не поможет.

— Жалко, — произнес Киннард.

— Спасибо за сочувствие, — поблагодарила Ким.

— По крайней мере, со всеми этими документами у тебя есть шанс что-нибудь найти, — подбодрил ее Киннард.

— Это моя единственная надежда. — Ким показала ему, как она раскладывает материалы по годам и по содержанию. Она даже повела Киннарда туда, где работала сегодня.

— Н-да, задачка, — протянул он. Потом посмотрел на часы. — Боюсь, мне надо ехать. Сегодня я смотрю своих больных.

Ким проводила его до машины, он предложил довезти ее до коттеджа, но она отказалась, объяснив, что хочет провести на чердаке еще несколько часов и более тщательно поискать в том ящике, где он нашел письмо Джонатана.

— Может, я не должен об этом спрашивать, — сказал Киннард, — но что именно Эдвард и его команда делают здесь?

— Ты прав, — ответила Ким, — об этом не следует спрашивать. Я не могу ничего тебе сказать, потому что пообещала хранить эту тайну. Но все знают, что здесь происходит разработка нового лекарственного средства. Для этого Эдвард построил лабораторию в старой конюшне.

— А он не дурак, — заметил Киннард. — Для исследовательской лаборатории здесь просто сказочное место.

Киннард уже собрался сесть за руль, когда Ким остановила его.

— Я хочу тебя кое о чем спросить. Это противоречит закону, если люди принимают лекарство, которое еще не доведено до стадии клинических испытаний?

— Правилами Комитета по лекарствам и пищевым продуктам запрещено вводить такие препараты добровольцам, — пояснил Киннард. — Но если препарат принимают сами исследователи, то в таком случае комитет и не может им это запретить. Но я также не могу себе представить, что он санкционирует такие действия. И когда они попытаются протолкнуть заявку на испытания лекарства, у них могут возникнуть проблемы.

— Это плохо, — отозвалась Ким. — Я надеялась, что их действия противозаконны.

— Мне не надо быть ученой звездой первой величины, чтобы догадаться, почему ты так говоришь, — заметил Киннард.

— Я тебе ничего не сказала, — произнесла Ким. — И ты очень меня обяжешь, если сделаешь то же самое и ничего не станешь спрашивать и говорить.