«Трубки в ножны!», но так и не сумели воздвигнуть наш дворец вдвоем: ветер был против, а у него, как известно, право решающего голоса. Пришлось звать на помощь безотказного Джефа. Сегодня у собак был особый повод для радости: по указанию предводителя за доблестный труд в течение двух последних дней (а сегодня мы прошли 19 миль) помимо основного пайка они получили по куску пеммикана. К счастью, сегодняшняя неслыханная щедрость предводителя распространилась не только на собак, но и на нас грешных, во всяком случае – на самого предводителя и его ближайшее окружение. К моему большому удовлетворению, критерий отбора лиц ближайшего окружения предводитель установил, основываясь на принципе территориальной принадлежности того или иного кандидата на столь почетное место. Понятно, что после собак Уилловой упряжки я был на первом месте. В результате ужин в нашей палатке состоял из супа со щедро смазанными настоящим миннесотским маслом сухариками из настоящего русского черного хлеба, а на второе был фирменный «wild rice», залитый расплавленным сыром и разбавленный кусочками пеммикана – просто объедение. После такого ужина мне показалось, что в палатке настолько тепло, что можно было бы вытащить спальник из нейлонового чехла, в котором он безвылазно находился все последнее время. Поскольку мы везли наши спальные мешки на нартах в разложенном состоянии – благо длина нарт позволяла, – то наружный защитный чехол для спальника был просто жизненно необходим, так как предохранял его от прямых контактов с негостеприимной окружающей средой, а также от возможных механических повреждений. В последние холодные дни ни я, ни предводитель не вытаскивали спальников из наружных мешков, даже во время сна, и в результате наружная поверхность спального мешка покрывалась инеем, превращавшимся во влагу, когда температура в палатке повышалась до нулевой. Впоследствии в Антарктиде, учитывая этот опыт, мы будем использовать наружные мешки из материала с применением пленки «Gore-Tex», очень эффективно снижающей возможность образования инея на промежуточной границе спальный мешок – наружный чехол. Ну, а пока единственным способом борьбы с этим неприятным явлением было периодическое извлечение мешка из чехла и его хотя бы частичная просушка. Что я и сделал.

Тем временем Уилл, облачившись в свой знаменитый спальный гарнитур, состоявший из двух пар великолепных черных штанов с начесом, черной же рубахи и совершенно замечательной чалмы, скрученной из каких-то загадочных принадлежностей его обширного гардероба, с кряхтеньем заполз в собственный спальник, и через некоторое время его уже не было видно. Согласно достигнутой договоренности об организации внутреннего распорядка для меня это было сигналом к выключению примуса. Спали хорошо и так сладко, что я несколько раз просыпался от собственного храпа.

6 мая

Кто спал в тепле, без сновидений,

Храпя, как старый паровоз,

Тому наградой к пробуждению

Нет не букет из чайных роз…

Всем тем, кто в безмятежной неге

Забылся, тем пощады нет!

Разбудит их свечой над снегом

Холодный ветреный рассвет…

Погода в течение дня: температура минус 26 – минус 21 градус, ветер восточный 5–9 метров в секунду, облачно.

Сегодня ровно месяц с того момента, как я уехал из дома, а сколько значительных – и не слишком – событий уже произошло, не говоря уже о том, что самое главное из них – это то, что наша экспедиция началась и, тьфу-тьфу, пока успешно продолжается. Мой английский крепчает с каждым днем, а мое общение с товарищами по команде становится более содержательным и интересным для меня (и для них, возможно, тоже). Полное отсутствие связи с домом, конечно же, расстраивает и беспокоит, но я знаю, что для меня кратчайшая и самая надежная дорога домой идет на север к далекому леднику Гумбольдта, а потому каждый день и каждая из пройденных по этому нелегкому пути миль приближает меня к моим близким…

Как неохота по утрам вылезать из теплого спальника, особенно если знаешь, что за тонкими стенкам палатки тебя ожидают все тот же бесконечный белый снег, назойливый ветер и вездесущий холод… Не менее, чем себя, жалко будить по утрам наших собак. Я всячески старался оттянуть эту минуту, чтобы дать им подольше поспать под укрывающим их с головой снежным одеялом, и только осознание того, что промедление с подъемом и вообще любая задержка на маршруте может обернуться для них еще большими страданиями, заставляла нас, выходя каждое утро к собакам, оставлять эти чувства в палатке в надежде на то, что и там они долго не задержатся. Продолжая тему о пробуждении и связанных с ним ощущениях, замечу еще, что одним из них, наиболее запоминающимся и не менее дискомфортным, чем собственно пробуждение, для меня было чувство острого сожаления, возникавшее всякий раз, когда, осветив фонариком в глубине спального мешка циферблат часов, я осознавал, что проснулся за 10–15 минут до времени официального подъема и что теперь мне придется бодрствовать с закрытыми глазами в течение этих самых 10–15 минут, столь необходимых для сна, особенно в утренние часы.

Сегодня, к счастью, я проснулся в 5.45, что в общем-то было близко к времени подъема, установленного в нашей с Уиллом палатке. При этом опять-таки в соответствии с нашей внутренней договоренностью я вставал именно в 5.45—5.50, зажигал примус, вылезал наружу за прогнозом погоды, принимал душ (последнее, естественно, совершенно без всякого давления со стороны предводителя) и только затем по возвращении в палатку около 6 часов я будил Уилла. Он появлялся на свет божий уже тогда, когда в палатке был вполне умеренный климат, и уже спокойно мог приступать к своему бесконечному дневнику, а мне же ничего не оставалось, как заниматься приготовлением однообразного, как снежная белизна, завтрака. После того как завтрак был готов, я совершенно последовательно к нему приступал, в то время как Уилл продолжал свой дневник, прихлебывая из своей огромной кружки чай, насыщенный концентрированной мякотью лимона. С самого начала нашего совместного проживания я никак не мог взять в толк, что за адская смесь хранится у Уилла в большой пластмассовой банке, которую он почти с благоговейным трепетом открывал каждое утро. Затем с помощью большой мельхиоровой ложки он вытаскивал оттуда кусок какого-то замерзшего снадобья, которое со вздохом сожаления опускал на дно кружки и заливал кипятком из чайника. По распространяющемуся по палатке после этого запаху свежего лимона можно было предположить, что одним из основных, если не главным, ингредиентов этой смеси была лимонная мякоть. Опережая мой вопрос, что было нетрудно сделать с учетом