если мне удавалось установить какую-нибудь экзотическую радиосвязь, например с островом Пасхи, не выходя при этом, что называется, из шкафа. Мое умение работать радистом впоследствии пригодилось мне в экспедициях в Арктику и Антарктику. Не далее как в 1986 году, когда я работал научным сотрудником на антарктической станции Восток, у местного радиста случился инфаркт, и я несколько суток до прилета самолета с заменой нес вахту, обеспечивая связь Востока с Большой Землей. В этой экспедиции мой опыт как радиооператора не был востребован, поскольку наша портативная радиостанция «Spilsberry» была приспособлена для работы только с микрофоном, с чем вполне успешно справлялись весьма далекие от радиолюбительства предводители. Однако я помогал им с установкой и ориентированием антенн в направлении Фробишера, чтобы нас могли слышать Джон и Дэйв. Хотя в нашей ситуации для нас важнее было слышать их, так как именно базовый лагерь сообщал нам наши координаты. В качестве основной навигационной системы мы использовали маячок системы «Аргос». Этьенн включал его на ночь, и он посылал свои сигналы прямо сквозь палаточную крышу далекому и невидимому спутнику. Спутник в свою очередь сбрасывал координаты нашего маячка, а стало быть, и палатки Этьенна (а мы все инстинктивно старались держаться к ней поближе) в находившийся в Тулузе Центр обработки спутниковой информации, которая затем в виде телеграмм, телексов или по электронной почте рассылалась по закрепленным за этим маячком адресам. Одним из этих адресов был Париж, где находился штаб Этьенна, возглавляемый неутомимым Мишелем Франко, другим – Миннеаполис, где находился штаб Стигера во главе с Кати де Молль, и третьим – Фробишер-Бей, где эту информацию с нетерпением (по их собственным словам) ожидали Джон и Дейв. И только в самую последнюю очередь (где справедливость?!) эту жизненно необходимую информацию получал собственно маячок и мы вместе с ним, да и то только в том случае, если нам удавалось установить радиосвязь с базовым лагерем, что далеко не всегда было свершившимся фактом.

Одним словом, радио – это одно из самых выдающихся открытий за всю историю человечества. Кто с этим не согласен, пусть, как полагается в этих случаях, «первым бросит в меня камень»!

Спал я сегодня не слишком крепко, постоянно просыпаясь. Такое ощущение, что кисти мои горели огнем, особенно донимали незаживающие трещины на кончиках пальцев, которые, как мне казалось, имели неприятную тенденцию к расширению. Уилл решил сегодня испробовать метод Этьенна, который, по его словам, помогал ему сохранять носки сухими, а ноги – теплыми. Для этого было необходимо надеть на босую ступню полиэтиленовый пакет, а уж затем на пакет – носок. Глядя на Уилла с любовью упаковывавшего свою ступню в полиэтилен – совсем как батон, чтобы не черствел, – я на некоторое время представил, во что превратится ступня через какой-нибудь час ходьбы на лыжах, и мне стало не по себе. Мой метод борьбы с намоканием носков был, как мне казалось, более эффективен, хотя отчасти и напоминал процедуру снежного душа, приводившую в ужас всех моих соплеменников. Я по вечерам и утрам мыл ноги снегом, иными словами выходил на снег босыми ногами. Все мои попытки убедить своих партнеров по палатке – начиная с Джефа и продолжая Уиллом – последовать моему примеру наталкивались на неизменный ответ, напоминавший по сути своей печально знаменитое «Jedem das seine!»[27].

По случаю Дня радио я лидировал практически весь переход – с утра и до перерыва, а затем еще два часа. Погода звенела, ветра почти не было, а температура всего минус 15, порой было даже жарко. Я вспомнил поразившее меня в детстве, когда я запоем читал Джека Лондона, выражение: «Было так тепло – не ниже минус 15 градусов, – что Смок Беллью даже сбросил рукавицы». Тогда мне, жившему на берегу самого теплого в СССР Черного моря, где и минус 5 зимой было настоящим событием, казалось совершенно невероятным, что можно было снять рукавицы при минус 15 градусов! А вот теперь я и сам был не прочь скинуть не только рукавицы, но и куртку – так неистово припекало солнце. Кроме солнца, у меня сегодня был еще один и практически столь же эффективный источник подогрева: вожак упряжки Джефа – седовласый, мудрый и резвый не по годам Честер. Он, что называется, буквально висел у меня на колесе и тянул за собой всю упряжку, не давая мне ни на минуту расслабиться. «Ай да, Честер! – думал я, периодически оборачиваясь и видя, что тот не отстает: – Ай да, сукин сын!» (Последнее независимо от сегодняшних успехов Честера было истинной правдой.) А ведь за ним были еще девять собак, тяжеленные нарты и прикрепленный к ним Джеф! Трудно представить, где бы мог оказаться Честер в конце сегодняшнего дня, если бы он был поставлен в равные со мной условия! Несколько забегая вперед, скажу, что и мы все, причем во многом благодаря эффекту Честера, оказались в конце дня на целых 24,3 мили севернее, чем были накануне (официальный рекорд экспедиции!).

Поверхность снега была в течение сегодняшнего перехода не идеальной: множество надувов и застругов выстой 40–50 сантиметров, иногда попадались настоящие снежные монстры, которые мы уважительно огибали.

Одним из примечательных событий сегодняшнего дня было появление маленькой птички, которая некоторое время летела впереди, оживляя белизну и монотонность окружавшего нас пейзажа. Скорее всего, это был полярный воробей, а может быть, пуночка. Кроме этой одинокой вестницы приближающейся весны, наше небо дважды в течение дня было прочерчено белыми полосами пролетавших высоко-высоко больших реактивных самолетов, направлявшихся в сторону Американского континента. (Над Гренландией проходит самая короткая трасса из Европы в Америку.) Шум реактивных лайнеров и совершенно бесшумная пуночка, каждый по-своему, напомнили нам о том далеком, оставленном за белым горизонтом мире, где летают птицы и самолеты, где в мае распускаются цветы, где можно носить носки, не надевая на ногу полиэтиленовых пакетов, и где для того, чтобы откусить кусочек сыра, не надо три часа его греть на собственном теле. Этот удивительный мир был впереди нас за ледником Гумбольдта.

Высокий темп движения, заданный Честером и с трудом поддержанный мной, оказался не по силам ни упряжке Уилла, ни упряжке Кейзо. В результате мы с Джефом к 18 часам оторвались метров на пятьсот от всех остальных. Пока к месту стоянки подошел Уилл с нашими нартами, я успел помочь Джефу распрячь его собак, выигравших сегодня главный приз. Наш шеф-повар Уилл не переставал удивлять меня своей способностью превращать рядовое меню в праздник каждый день. Сегодня вечером он, например, выудил откуда-то