того времени, какое я обычно затрачивал на его подготовку, одним прекрасным утром, поднеся загадочную банку почти вплотную к моему носу, Уилл пояснил: «Эта смесь позволяет мне забыть о докторах. Я беру ее во все свои полярные экспедиции. Это чистый витамин С»!

Готовил эту супервитаминную смесь Уилл самостоятельно, очищая свежие лимоны, засыпая их сахаром и упаковывая в банки, которые затем поочередно опустошал на маршруте. Когда же завтрак, с моей точки зрения, совсем остывал (а если учесть, что это была в основном овсяная каша – продукт, вкусовые свойства которого весьма зависят от температуры), превращаясь из малосъедобного в практически несъедобный, Уилл, словно спохватываясь, захлопывал дневник и принимался за еду. Пытаясь наверстать упущенное, он ел быстро и прямо из кастрюли. Это были первые наши с Уиллом дни совместного проживания в одной палатке (в последующих экспедициях мы с ним проведем их в общей сложности свыше пятисот), и тогда я еще не успел привыкнуть к манере Уилла перекладывать всю ответственность за количество приготовленной еды на мои плечи, а точнее, желудок. «У тебя растущий организм!» – неизменно и с неизменными интонациями умудренного жизнью наставника, полностью уверенного в своей непогрешимости, говорил он, пододвигая ко мне кастрюлю с остатками нашей трапезы, особенно если это были каша, рис или лапша, причем реже это случалось с мясом и практически никогда с сыром, который Уилл любил нежно и сильно, не пытаясь даже скрыть свою «французскую» страсть. В Гренландии, где я постоянно испытывал чувство голода, эта его манера была мне особенно симпатична.

Вышли немного позднее обычного – около 9 часов. Уилл впереди, я следом. Ветер дул с востока, то есть в правую щеку, словно заботясь о равномерности обугливания наших лиц. Уже через полчаса я почувствовал какой-то дискомфорт в области левой пятки, которая до сегодняшнего дня никоим образом (как, впрочем, к счастью, и все остальные части моего тела) открыто не проявляла своего несогласия с генеральным курсом моего организма – на север! Я решил перетерпеть до обеденного перерыва, чтобы не останавливаться и не снижать темпа движения. Однако очень скоро понял, что промедление может только усугубить ситуацию. Я остановился и, сев на снег, стал снимать маклаки и, как оказалось, вовремя. Моя обнаженная беззащитная пятка буквально мозолила глаза. Подъехал наш доктор Этьенн и осведомился, не нужна ли его профессиональная помощь. К этому времени я уже установил причину внезапного пяточного бунта. Накануне, когда мне пришлось изрядно попотеть, чтобы согреть ноги, я решил дополнительно утеплить стельки маклаков, положив на дно дополнительно слой поролона. Естественно, положение стопы при этом изменилось, и пятка, приподнявшись, оказалась как раз напротив внутреннего шва маклаков. Шов оказался несгибаемым и одержал победу в этом противостоянии. Я быстро вытащил поролон, и моя нога снова почувствовала себя в буквальном смысле как дома, заставив меня еще раз по достоинству оценить исключительное удобство и практичность маклаков в наших условиях. Все-таки очень важно иметь как минимум комфортабельную обувь, для того чтобы чувствовать себя уверенно, особенно когда все остальные части тела в полной мере испытывают некомфортное соседство окружающей среды. До перерыва шли около четырех часов и преодолели при этом аж целых 10,5 мили. Верный признак приближающегося обеденного перерыва – усиление ветра. Вот и сейчас, стоило нам остановиться, как просто чувствительный (3–5 метров в секунду) поутру ветерок превратился в весьма чувствительный (около 10 метров). Уже готовые к подобному проявлению гостеприимства со стороны Ее Высочества, мы развернули нарты и попытались укрыться в их ветровой тени. Сегодня я примостился вместе с Джефом за его нартами, что, как тут же выяснилось, было не самым лучшим решением. Дело в том, что нарты Джефа, изготовленные им самим по образу и подобию нарт Нансена, по своей конструкции принципиально отличались от остальных нарт нашей экспедиции, сконструированных наподобие эскимосских. Нансеновские нарты, прошедшие свое первое боевое крещение во время его знаменитой Трансгренландской экспедиции ровно сто лет назад, представляли собой две широкие наборные лыжи, соединенные между собой наборными же арочными мостами, на которые сверху была настелена обрешетка, собственно и являвшаяся рабочей площадкой нарт. Подобная конструкция придавала нартам необходимую поперечную прочность, что сыграло основную роль в том, что, в отличие от их эскимосских собратьев, нарты именно этой конструкции до конца выдержали трансантарктический переход. Но опять-таки в силу этой конструкции у них был один существенный, чисто бытовой недостаток: они свободно во всех направлениях пропускали ветер под грузовой площадкой и укрыться в их ветровой тени было не так-то просто. Если за эскимосскими нартами, которые имели высокий сплошной полоз, переходивший непосредственно в грузовую площадку, можно было укрыться, развернув их поперек направления ветра, то за нансеновскими желаемый эффект достигался, только если ты занимал некую промежуточную позицию между стоячим и сидячим положением, что, конечно, не позволяло полностью разгрузить ноги и полноценно отдохнуть. В то же время турбулентные завихрения ветрового потока за этими нартами были не так велики, как за эскимосскими, вследствие чего все незамысловатые блюда нашего обеденного меню были не так сильно разбавлены снежной пудрой. Понятно, что это незначительное преимущество никоим образом не компенсировало их главного недостатка, поэтому при более свежем ветре и метели мы предпочитали отсиживаться за нартами Уилла и Кейзо.

Глядя со стороны на наши с Джефом согбенные фигуры, можно было бы подумать что мы пытаемся таким странным образом столкнуть неподатливые нарты с места, а мы-то всего-навсего хотели отыскать наиболее удобное положение и были всецело погружены в наши нейлоновые мешки с орехово-витаминной смесью. Вот и сегодня в который уже раз дал себе зарок с утра заготовить для обеда нечто более существенное и съедобное, чем эти корундово-алмазные россыпи. Всего-то и делов – не забыть сунуть в самый что ни на есть нагрудный карман кусочек сыра, который за время 3– 4-часового перехода успевал приобрести среднюю между плюс 36,6 и минус 25 градусов температуру, что соответствовало плюс 5,8 градуса – оптимальной температуре для сыра. Увы, всякий раз я вспоминал об этом слишком поздно: или уже тогда, когда мы стартовали, или непосредственно во время обеда, как сейчас.

После обеда перестроились: я пошел вперед, за мною – Джеф, Уилл с Этьенном откатились в арьергард. Решением общего собрания жильцов нашего МЖЭКа (международной экспедиции) установили продолжительность сегодняшнего рабочего дня до 18 часов. Состояние некоторых собак внушало опасения. Кавиа из упряжки Джефа практически начисто «сбрил» себе шерсть на задних лапах, выкусывая ее вместе со снегом, в результате чего обнажилась сплошная кровоточащая рана, у Содапопа были проблемы со