Потом, шагнув вперед, он выстрелил в первого же альсенца. Пуля угодила тому в грудь с расстояния не более десяти футов и отбросила назад, к ряду лакированных шкафов.

Отбросив пистолет, Томас извлек второй, встречая очередного противника. Выпад рапиры он отразил боковым ударом руки, едва не перехватив оружие за клинок. Когда они сошлись, пистолет Томаса дернулся вверх и выпалил с оглушительным грохотом, забрасывая альсенца горящими порошинками. Боль заставила солдата отступить и тем самым позволила Томасу оттолкнуть его в сторону и извлечь кинжал левой рукой. И когда солдат бросился на него снова, Томас ткнул его под ребра.

Отступив, он дал своему противнику упасть и во внезапной тишине услышал, как остальные ломятся в дверь, запертую им на засов. Томас вернул на место пистолет, подобрал второй. Взял в руки собственную шпагу, забрал рапиру умирающего и направился на лестничную площадку над конюшенным двором. Там он закрыл дверь и заложил ее чужим клинком.

Услышав, что внизу распахнулись ворота, Томас повернулся и увидел выбежавший из них отряд альсенцев. Взвесив шансы, капитан решил, что настал его час. А посему остался на месте, чтобы узкая лестничная площадка защищала его спину.

Альсенец, первым влетевший на лестницу, набросился на него как безумец. Отбив каскад ударов, Томас перехватил инициативу и заставил своего противника на шаг отступить. Отсутствие места только помогало ему: больная нога затруднила бы всякий открытый бой. Но внизу его ожидала целая очередь, и Томас знал, что бежать уже не придется.

Противник сделал неловкий выпад, и Томас глубоко вонзил клинок в его бок. Солдат повалился вперед, и подпиравший сзади вскочил на ступеньку лишь для того, чтобы получить удар в шею. Истекая кровью и задыхаясь, он упал на верхней ступеньке, мешая своим собратьям.

Пока остальные пытались отодвинуть убитых, Томас получил мгновение для передышки и припал, задыхаясь, к поручням. Он слышал, как забарабанили с другой стороны заложенной им двери. Человек, получивший ранение в шею, громко вскрикнул и перестал шевелиться.

Тут Томас заметил, что с пола конюшни в него уже целятся из мушкета. Страх быть убитым заставил его выпустить поручень, тем самым открывая путь следующему противнику, перепрыгнувшему через распростертое тело и набросившемуся на него. Томас отбивал удары, стараясь ограничиться обороной и прикрываться от мушкета своим противником. Но время шло, а он не слышал выстрела и не ощущал удара пули — его пытались захватить живым.

Мысль эта придала ему энергии, и он сошелся с противником, остановив над головой его меч. Вынужденный отступить, альсенец споткнулся об убитых, и Томас сбросил его вниз, немедленно нырнул в освободившееся пространство и принялся рубить впавших в замешательство вояк. Одному он нанес удар в лицо, острие через глаз прошло в шею и только там уперлось в кость. С воплем солдат упал у стены. Другой нанес удар вверх, Томас ощутил, как дернулась его рука, и только потом пришла боль. Ругнувшись, он отскочил, поскользнувшись на залитых кровью ступеньках. Эти идиоты старались лишить его возможности к сопротивлению, но не убить. «Что бы им там ни приказывали, я все-таки дал им достаточный повод для гнева», — мелькнуло в мозгу.

Минуя двоих поверженных товарищей, наверх поднялся еще один, тут же получивший удар в грудь, однако рука Томаса не могла теперь крепко сжимать рукоять, и удар вышел скользящим. Клинок неглубоко вошел в плоть, но и этого хватило, чтобы отбросить врага на поручни, и капитан сумел подняться на ноги.

И тут его ударили сзади по хребту так, что Томас врезался в стенку. Теряя сознание, он осел по ней вниз, чернота подступила со всех сторон.

Ожидая перед дверью темного зала, Каде пыталась согреть руки под мышками и успокоить свои думы… прогнать из мыслей этого мужчину, явившего себя на зеленой равнине Нокмы слишком уж джентльменом, чтобы выказать только реакцию на слова Боливера.

С усилием она заставила себя обратиться к более неотложным проблемам. Каде не думала теперь, что Грандье помогает бишранцам. Проще было бы заманить войско на их территорию. Она могла бы просто пожать плечами и сказать, что ей нет дела до этого… Однако она все равно убьет его, потому что это он погубил Галена Дубелла. Но они так похожи…

Из двери, находившейся от нее в пяти коротких шажках, выскочили солдаты. Она увидела их спины и тут же потянулась за блестками в воздух. В темном зале их было, пожалуй, маловато, однако огонек свечи помог ей выскользнуть из двери незамеченной.

Оказавшись снаружи, она немедленно загасила неудавшуюся иллюзию и бросилась бежать по переулку к фасаду дома. Придется войти другим путем, а блеск чар можно взять и у снега…

Стена перед ней взорвалась.

Каде упала в снег, скорее от удивления, чем от страха. Но когда дом не рухнул на нее, поглядела вверх и заметила на площади несколько направлявшихся к ней мужчин… Один из них был с мушкетом, фитиль которого еще дымился в сумерках после выстрела.

«Стрелять в такую бедную и юную девушку, как я, из такого огромного ружья просто нечестно», — подумала она, ошеломленная внезапностью. При столь скудном свете ее красное платье может показаться окровавленным. Но вблизи их этим не обманешь.

Покопавшись в карманах и стараясь скрывать движения, Каде извлекла посыпанный порохом кусок пыжа, заранее приготовленный ею. Она положила его так, чтобы видеть, не поворачивая головы, и впилась в него, стараясь вызвать искру. Магия симпатическая — и несимпатичная, как звал ее Гален, была делом капризным и трудным. Могло случиться, что она только обожжет себе пальцы, если вообще сумеет вызвать огонь. «Ну же, — подумала Каде, мне же нужна только искорка, крохотная искорка». Но напряжение позволило ей наилучшим образом справиться с делом. Когда солдаты подошли поближе, метания в голове ее прекратились и мысли обрели направление. Краешек пыжа засветился.

Сейчас. Но когда тот, что был с мушкетом, что-то закричал и поднял оружие, она успела закончить согласующее заклинание, и весь порох в радиусе десяти шагов от нее взорвался.

Мушкет ухнул прямо над ее головой, послышались вопли, когда прогремели пистолеты, а потом вокруг захлопали порошинки, разбросанные взрывом мушкета.

Каде поднялась, платье ее и снег окрасились каплями чьей-то крови. Трое солдат уже лежали на снегу — замертво или в предсмертных муках, еще двое убегали за угол дома. Каде поспешила за ними по переулку возле дома Авилера, к улице, на которой вчера состоялся бой с фейри.

Достигнув улицы, Каде замерла как вкопанная и ощутила, как сердце ее уходит в пятки. Ворота стояли распахнутыми настежь, перед ними суетились вооруженные люди. Судя по одежде, это были не городские и не коронные войска. Похоже, что их было около сотни.

Кто-то заметил ее и закричал, загорелся фитиль мушкета, Каде бросилась назад за угол и скрылась.

— А где девица? — спросил Донтан, стоявший в воротах конюшни.

— Исчезла, — ответил Грандье. Стоя посреди улицы, закутавшийся в плащ волшебник задумчиво изучал небо.