Так они добрались до уходящей вниз широкой деревянной лестницы, в общем, повторяя тот же самый маршрут, которым Томас уводил свой отряд из погреба в ночь нападения, только нижними коридорами, которыми им тогда не удалось воспользоваться из-за обвалов. Перенесенное в бою напряжение заставило разболеться раненую ногу Томаса из-за весьма скверного обращения с ним, однако он ухитрился хромать не слишком уж очевидным образом.

Лестница вела к свободным коридорам над кладовыми, и затхлый воздух подземелья был пропитан запахом смерти. Мысли Томаса обратились к умению Грандье изменять свой облик. Только не так. Такой смерти не хотелось. Он уже отказался от всего: от подобающих почестей; от права сказать, что никогда не убивал беспомощного; от своих притязаний на земли предков. Собственной волей или стечением обстоятельств все это, доля за долей, ушло, чтобы выторговать несколько лет, месяцев или даже дней политической стабильности для этого мирка, где потребность в ней ощущали столь немногие, да и те по большей части были уже мертвы. Он был готов принять смерть, уготованную долгом. Однако отказаться при этом от собственной личности мысль эта леденила его сердце.

Теперь свет исходил откуда-то сверху, с того места, где должна была царить стигийская тьма. Стены вдруг как-то разом отразили зловещий шум, рычание и тонкие стоны. Кое-кто из еще не взявших в руки оружие солдат потянулся к шпагам.

Коридор повернул, и Томас сразу заметил, что в стене коридора появился внушительный пролом, открывавший вид на подземелье. Грандье подошел к краю, и спустя мгновение Томас последовал за ним.

Двор Неблагий устроил себе здесь пристанище. Фейри с длинными истощенными телами и кожистыми крыльями лениво летали над мерзким шабашем. Их были сотни: богли, спригганы, бесформенные создания, напоминающие тех, что остановили их с Каде на улице. Насмешливое издевательство над формами, присущими животному и человеку, казалось, не имело ни границ, ни пределов. На этот раз он мог видеть их куда более отчетливо. Хотя бы потому, что они теперь не пытались спрятаться. Свет исходил от дымки, поднимавшейся вверх вдоль стен и обвивавшей гигантские колонны, на которые опирались своды потолка.

Отверстие было проделано на втором этаже подземелья, объемистые колонны встречались с потолком в двух уровнях над ними. Внизу грудой битого камня и ломаных досок валялись обрубки стенок колодца и двух пролетов лестницы. Вокруг лестницы и верхушек колонн перепархивали болотные огоньки.

Неестественный свет оказался настолько ярким, что Томас узнал в темных отверстиях и потолке воздушные колодцы и дверцы люков, через которые спускали вниз большие осадные машины. Под люками кое-где висели цепи и растрепанные веревки, старинные блоки и помосты. Томас заметил:

— Значит, они вылетают по этим шахтам?

— Да. — Грандье смотрел на нечестивый шабаш внизу. — Так они защищены от дневного света и всегда могут оказаться снаружи. — Повернувшись, он сказал: — Донтан, они взволнованы. Спустись и узнай, что случилось.

Донтан шагнул вперед, метнул непроницаемый взгляд в сторону своего наставника и неловко полез на дно подземелья.

— Значит, он чародей? — в сомнении произнес Томас.

— Он только учится. Донтана не приняли в Лодунский университет, и досада привела его через границу в Бишру, где он попросился ко мне в ученики — еще перед арестом. Тогда я отказал, не увидев в нем нужных моральных качеств. — Грандье улыбнулся, должно быть, удивляясь тому, что прежде мог выносить подобные суждения. — Доверие — очень важная вещь, когда занимаешься колдовством в Бишре. Малейшее подозрение в некромантии — или в любой тонкости, которую тамошняя церковь считает общением с бесами, — и тебя ждет смерть. Ну а выскользнув из лап инквизиции, я отыскал его. Оказалось, что мне нужен именно такой человек, без моральных устоев. Когда я стал Галеном Дубеллом, он последовал за мной в Лодун, но кто-то из мастеров прознал про то, что он бывал за границей, и воспылал подозрительностью. Тогда-то и появились слухи о том, что я перебрался в Иль-Рьен. Поэтому я послал Донтана, чтобы он от моего имени вступил в контакт с герцогом Альсенским, что он и сделал через нашего неудачливого и глупого лорда Лестрака.

Доктор Браун часто бывал в Лодуне. Вспомнив об этом, Томас полюбопытствовал:

— Вы убили Брауна потому, что он узнал Донтана?

— Мне бы пришлось сделать это в любом случае.

Не отрывая взгляда от Донтана, пробиравшегося по обломкам ступеней, Томас спросил:

— А вы уверены, что это не он выдал вас инквизиции?

— Неплохая попытка с вашей стороны. — Грандье улыбнулся. — Нет, тот человек уже мертв.

Донтан миновал половину пути вниз, когда один из крылатых сидов подлетел к нему и, сложив крылья, повис в воздухе, жестикулируя и издавая пронзительные крики. Донтан повернулся и махнул Грандье, поза молодого волшебника выдавала раздражение. Грандье быстро отреагировал:

— Похоже, дело требует моего внимания. — Он кивнул сержанту-альсенцу и язвительно бросил Томасу: — До скорой встречи, капитан.

Возвращаясь назад без Грандье, солдаты нервно переругивались, однако Томасу было не до них — он был слишком занят размышлениями. Зачем нужно было Грандье, чтобы он это увидел? Чего достиг таким образом? По дороге за ними увязался болотный огонек, игравший с незажженными настенными фонарями и безмолвно поддразнивавший людей.

Каждая ступенька всех этих лестниц отдавалась в ноге Томаса острой болью. И когда они наконец добрались до верхних этажей Старого Дворца, он уже изрядно хромал. Конвой вошел в небольшой зал, временно отданный под казармы, где несколько мрачных солдат грелись у очага, и направился в примыкающие апартаменты. В последней комнате не было никакой мебели, и со стен убрали всю драпировку, там было темно, если не считать робкого огонька, оставшегося в прихожей.

Томас устало смотрел, как один из солдат взял кандалы, прикованные к вколоченному в стену железному штырю. Учитывая непредсказуемость поведения капитана, солдат приставил к голове Томаса пистолет, другие тем временем развязали его и надели наручники.

Цепь была коротка, однако Томас сумел усесться спиной к стене, и солдаты вышли в прихожую, сгрудившись тревожной кучкой у очага.

Томас попробовал, прочно ли вделан в стену штырь, надеясь расшатать его. Однако ничего не добился. Итак, на этот раз попался самым безнадежным образом. Припав разламывающимся от боли затылком к холодному дереву, он постарался ни о чем не думать.

— А я не верил, что они оставят вам жизнь, — произнес Авилер.

Во мраке, отвлеченный собственными ранениями, Томас не заметил человека, прикованного к противоположной стене. Темный дублет Верховного министра был разодран и испачкан кровью… огромный синяк на виске свидетельствовал о том, как он сдавался в плен.

Томас закрыл глаза на мгновение, чтобы проклясть судьбу, давшую ему Авилера в соседи по заточению, и наконец сказал:

— Грандье хотел взять меня в плен живым, и если вы намекаете, что я в союзе с ним, ждите смерти.