– Полагаю, Девятая, – заговорил поэт.

– Повинуюсь, мой господин, – в ту же секунду ответила Сун.

Тай услышал, как она скачет галопом назад к их всадникам. Он не повернулся посмотреть ей вслед. Он смотрел на карету, на круглое, молчаливое, луноподобное лицо, едва различимое внутри.

– Мой господин, – тихо сказал Тай, – я являюсь офицером, пусть только почетным, Второго военного округа. Командующим кавалеристами, которых отдал под мое начало сам губернатор Сюй. Правила должны определять мои действия в большей степени, чем желания. Я везу важные сведения для двора. Полагаю, вам это известно. Думаю, именно поэтому вы оказали мне честь своим присутствием здесь. Положение не позволяет мне поступить в соответствии с моими желаниями и принять почетное приглашение на тайную беседу с вами. Она будет иметь слишком большое значение, когда столько глаз наблюдает за каретой, украшенной перьями зимородка. Уверен, что вы со мной согласитесь.

Собственно говоря, он был уверен в обратном, но если у него имелась хоть какая-то надежда сохранить свободу собственных передвижений и решений, то ему, безусловно, надо…

Ань Ли из кареты холодно спросил:

– Рядом с тобой действительно тот пьяный поэт? Тот, которого называют Бессмертным?

Тай наклонил голову.

– Да, Изгнанный Бессмертный. Он оказал мне честь быть моим спутником и советчиком.

Сыма Цянь, сидя рядом с Таем на своем коне, слегка поклонился. Тай видел, что он изумленно улыбается. «Тот пьяный поэт».

Мгновение спустя из кареты полился поток ругательств, поражающих своей грубостью даже того, кто когда-то был солдатом.

В воцарившемся потом молчании улыбка поэта стала еще шире:

– Это официальные распоряжения, мой господин? Признаю, мне, в моем возрасте, было бы трудно их выполнить.

Рошань уставился на них обоих. Глаза генерала почти утонули в складках лица. Трудно было разглядеть их, чтобы прочесть его мысли. Из-за этого, понял Тай, он выглядел еще более устрашающим.

Рассказывали, что когда-то, сражаясь на северо-востоке, он одержал победу над армией племени шуоки за пределами Стены, когда подавлял их восстание на границе. Он приказал своим солдатам и союзникам из племени богю отрубить каждому из пленников ступню, а потом уехал со своей армией, уводя с собой лошадей противника, и оставил шуоки умирать в траве или как-нибудь выживать, искалеченными.

Были и другие истории.

Сейчас, своим странным, высоким голосом с акцентом, Рошань сказал:

– Не умничай, поэт. Я не терплю, когда умничают.

– Приношу свои извинения, – ответил Сыма Цянь, и у Тая возникло ощущение, что он говорит серьезно.

– Твое присутствие здесь лимитирует мои действия.

– А вот за это, – хладнокровно произнес поэт, – я извиняться отказываюсь, мой господин. Особенно если ваши действия будут такими, как вы сказали.

Рошань откинулся на спинку сиденья. Они перестали его видеть. Тай бросил взгляд направо. Солнце садилось, ему пришлось прищуриться. Вэй Сун расставляла их людей в оборонительный порядок. Они пока не обнажили оружие. Движение на дороге остановилось. Рассказ об этой встрече теперь полетит впереди них, понял Тай. Он достигнет Синаня раньше него самого.

На то, почему он так поступал, была своя причина. Но был и риск умереть здесь, и другие могли умереть из-за него. Если бы с ними не было прославленного поэта…

Изнутри кареты он услышал:

– Сын Шэнь Гао, прими мои соболезнования в связи со смертью твоего уважаемого отца. Я о нем знал, разумеется. Я отклонился от своего пути на два дня, чтобы поговорить с тобой, и не стану возвращаться в ту гостиницу у почтовой станции. На то у меня есть свои причины. Тебе о них знать не нужно. Но если ты сядешь ко мне в карету, если ты… окажешь мне такую честь… я начну с рассказа о том, что случилось с человеком, которого ты будешь искать, и покажу тебе письмо.

Тай отметил перемену в его тоне. Он осторожно спросил:

– И кто этот человек?

– Его имя Синь Лунь.

Тай почувствовал, как глухо забилось его сердце.

– Лунь? – переспросил он.

– Да. Он организовал отправку к тебе наемных убийц.

Тай с трудом сглотнул. У него пересохло во рту.

– Откуда вам это известно?

– Он мне сам рассказал.

– Когда он… что с ним случилось?

Возможно, было ошибкой спрашивать об этом. Он будет в долгу перед этим человеком, если тот ответит.

Этот человек ответил:

– Его убили несколько ночей назад.

– О! – произнес Тай.

– В ту самую ночь, когда пришло сообщение, что ты едешь в Синань, и известие о подарке принцессы Белый Нефрит. О конях. Твой собственный конь великолепен, между прочим. Полагаю, ты его не продашь?

– В ту самую ночь? – переспросил Тай, проявив некоторую тупость.

Широкое, нелепое лицо снова появилось в окне кареты, подобно луне из-за облаков.

– Так я сказал. Он послал мне срочную просьбу о предоставлении убежища, объяснив почему. Я согласился. Его убили по дороге из дворца Да-Мин к моему дому, – показался толстый палец, прицелился в Тая. – Господин Шэнь, ты знаешь, что не я – источник твоих неприятностей. Это первый министр. Твоя жизнь зависит от того, поймешь ли ты это. Именно Вэнь Чжоу пытается тебя убить. Тебе нужны друзья.

Тай был потрясен. Лунь мертв. Его собутыльник, соученик, человек, которого он сам собирался убить, чтобы отомстить за Ян я. Избавиться от обязательств перед еще одним призраком.

Может, теперь у него на одно обязательство меньше? Хорошо ли это? Освобождает ли его это?

Ему казалось, что нет. Было письмо. Оно могло объяснить ему другую вещь, которую он должен был узнать – и боялся узнать.

– Входи, – произнес Рошань. В его голосе чувствовалось нетерпение. Но не гнев. Он опять распахнул дверцу.

Тай глубоко вздохнул. Иногда приходится просто идти туда, куда дует ветер. Он спешился. Отдал поводья Динлала поэту, который ничего не сказал. Потом спрыгнул в канаву и принял руку офицера Девятого округа, чтобы выбраться на другую сторону.

Он вошел в карету и сам закрыл дверцу.

Реальное положение дел на главных имперских дорогах определило то, что в большинстве гостиниц при почтовых станциях конюшни были больше, чем помещения для путешественников.

Гражданские и военные курьеры, самые регулярные постояльцы придорожных гостиниц, постоянно загоняли и меняли лошадей, часто не задерживаясь на ночлег. Поесть, и опять в седло. Главной задачей было мчаться сквозь ночь посередине дороги, а не искать пуховую постель, не говоря уже о вине и девочке. Время имело большое значение в широко раскинувшейся империи.