Но не всё было так просто…

Осенью 1903 года, когда Лев Львович с Дорой, Павлом и Никитой уезжали в Египет, они расставались с отцом миролюбиво, дружески. По дороге, из Ялты, он отправил отцу грустное письмо с признаниями в любви и сетованиями на свой неровный, неспокойный характер. Отец ответил ему, пожалуй, самым любовным посланием за всю историю их переписки:

«Получил, милый Лёва, твое письмо и ты, верно, сам знаешь, как оно мне было более, чем приятно… Мне радостно то, что я вижу теперь тебя всего. Нет в душе твоей уголка, которого бы я не видел или хотя бы не мог видеть. И это понятно, потому что в твоей душе горит тот истинный свет, который освещает жизнь людей. Помогай тебе Бог беречь и разжигать его. Вижу теперь ясно твои слабости, и они не раздражают, как прежде, даже не огорчают, а трогают. Мне жалко тебя за них, потому что знаю, что ты борешься с ними и страдаешь от них. Не скучай, не тяготись, милый, своим положением. Прекрасное народное определение всякого несчастия (мирского) Божиим посещением. Так и тебя Бог посетил болезнью Доры. Прими это посещение, если не можешь с благодарностью, то, по крайней мере, с покорностью и уважением».

Из Египта он не раз писал отцу, в красках описывая местную жизнь, возмущаясь тем, как колонизаторы-англичане обращаются с арабами («как со скотами»), как «сами живут в свое удовольствие на счет рабочего народа, играя в golf, polo и tennis». «Впрочем, я их очень люблю», – признавался он. В другом письме говорил, что ему открылась истина: «главное в жизни не внешнее, не тело, а внутреннее, душа» и «зло изнутри нас исходит». Эта истина «ослепила» его. Он и прежде не курил, не пил вина, старался воздерживаться от половой жизни, но все-таки оставался «злым и несчастливым человеком». А вот теперь… «Интересно, что ты мне скажешь на всё это, милый папа́».

Вернувшись в России в поисках нового места в жизни, он советовался с отцом. Например: ехать ли корреспондентом на войну? Но точка зрения отца на этот счет была давно известна. В ответе сыну он не сказал ничего нового. «Мое мнение всегда, что, особенно для духовной деятельности, движение, передвижение невыгодно… Кант во всю жизнь не выезжал из Кёнигсберга и оставил громадное духовное наследство».

И Лев Львович с ним согласился. «На войну я не поеду, хотя мне это очень и очень жаль. Не поеду потому прежде всего, что это неразумно и не необходимо. Кроме того лучше оставаться с семьей и скромно делать дома и в тишине, что можно».

Он писал, что «испортился в Египте, огрубел духовно, ослаб физически и умственно. Надо начинать многое сначала». Но в этом же письме прозвучало признание того, что в тридцать пять лет, имея жену и двух детей, имея какое-никакое, но литературное имя, Лев Львович не нашел себе места в жизни.

Он не мог жить без Ясной Поляны!

«Хуже всего то, что я тяну Дору жить в Ясной, хотя не знаю, насколько это приятно другим, Дора же Ясную не любит и тянет в Швецию… Эта борьба мне очень тяжела».

О желании вернуться в Ясную и жить там он писал еще раньше, из Хальмбюбуды, когда его жена была так больна, что не могла передвигаться без кареты «скорой помощи». «Дорогой папа́, мне продолжает быть тяжело здесь и продолжает тянуть в Ясную, где чувствую, мне место. Радуюсь тому, что, если Бог приведет меня туда, я не буду неприятен тебе. Надеюсь, что моя жизнь в Ясной не будет также неприятна братьям и не вызовет в них дурные чувства ко мне. Если я вернусь в Ясную, то уже не с теми мыслями и идеалами, как прежде, а совсем с другим отношением к жизни. Знаю, что ты понимаешь меня, потому пишу тебе».

Это был страшный тупик, в который он Лев Львович опять загонял себя, загипнотизированный своим отцом и тем удивительным, ни на что не похожим местом, которое тот создал на земле – Ясной Поляной.

16 июня 1904 года из Алупки, где Дора долечивала нефрит, он пишет отцу проникновенное письмо, в котором подготавливает почву для возвращения в Ясную Поляну. Для него это очень важно! «Милый папа́, так как я не раз обращался к твоим и моим с просьбой выслать мне твою статью о войне и они ничего мне не посылают, очень прошу тебя “приказать” им поскорее мне сделать это. Интересуюсь этим не попусту. Если бы написал мне, очень бы обрадовал. Соскучился по тебе и всех вас, но не еду потому что еще не пришло время».

Больна Дора. Ей нужен крымский климат и морские купания. Но в письме родным еще из Хелуана он всерьез предлагает, чтобы в Крым приехали сестра Татьяна с мужем, освободив его для поездки журналистом на фронт. Отказавшись от этой мысли, он рвется в Ясную Поляну обсуждать с отцом вопрос о войне и участии в ней России. Он уверен, что отец его поймет, и подробно излагает свой взгляд на события.

Как отец, он пока стоит на антивоенных позициях и осуждает войну. «Тебе, еще яснее видящему всё ее безумие, как следствие заблуждения человечества, конечно, всё это понятно. И хуже всего ведь то, что народы, глядя на японскую войну, не возмущаются ею, – исключаю единичных людей, – не спешат скорее прекратить эти ужасы, снять тяжесть милитаризма, разоружиться, а напротив, лихорадочно строят еще новые броненосцы, ассигнуют еще миллиарды на военные издержки, вытягивая их из земли и принося народам бедствие. Если такое озверение и тьма в людях будут продолжаться и развиваться, то что же будет?..»

Кажется, он во всем солидарен с отцом, даже еще не прочитав его статью «Одумайтесь!» «Всякая нравственность, всё доброе может исчезнуть с лица земли, и духовный прогресс может не только задержаться, но совершенно прекратиться, – пишет Лев Львович. – В такой резне не может быть сильнейшего раз и навсегда. Сегодня побеждают японцы; завтра – русские; послезавтра – буры, потом англичане, американцы, немцы, потом опять сначала и так без конца, пока люди не опомнятся…»

Он словно на расстоянии чувствует мысли отца. Ведь и Толстой писал то же самое:

«Люди, десятками тысяч верст отделенные друг от друга, сотни тысяч таких людей, с одной стороны буддисты, закон которых запрещает убийство не только людей, но животных, с другой стороны христиане, исповедующие закон братства и любви, как дикие звери, на суше и на море ищут друг друга, чтобы убить, замучить, искалечить самым жестоким образом.

Что же это такое? Во сне это или наяву? Совершается что-то такое, чего не должно, не может быть – хочется верить, что это сон, и проснуться.

Но нет, это не сон, а ужасная действительность».

Их взгляды на экономические последствия войны тоже совпадают. «Не могут просвещенные люди не знать того, что поводы к войнам всегда такие, из-за которых не стоит тратить не только одной жизни человеческой, но и одной сотни тех средств, которые расходуются на войну (за освобождение негров истрачено во много раз больше того, что стоил бы выкуп всех негров юга)…» («Одумайтесь!»).

Еще не прочитав статью отца, он уже знает и ее главное положение: спасение мира в религиозном сознании. «Зло, от которого страдают люди нашего времени, происходит оттого, что большинство их живет без того, что одно дает разумное руководство человеческой деятельности – без религии…» («Одумайтесь!»).