сразу обоих родителей. Мать и сестра Дороти, вся ее семья были глубоко потрясены. А для Данн и Дубус убийство стало подведением счетов. Тот факт, что они знали, в какой крайне опасной ситуации была Дороти, на линии огня без окопа для передышки, никак не облегчало их душевной боли и чувства вины. Казалось, от этого становилось только хуже.

Когда я попросила Данн объяснить, почему, она ни мгновения не медлила с ответом: потому что гибель Дороти можно было «незамедлительно предотвратить». Если у них не получается спасти людей в самых очевидных случаях, когда они, как Дороти, сами предсказывали свою смерть, не сомневаясь, что находятся в явной опасности, в чем же смысл их работы? Немаловажна здесь и роль убежищ: почему они только и могли, что принять невинную жертву и, по сути, запереть ее? Впоследствии в передовых статьях появилась резкая критика в адрес местной полиции и судьи, выпустившего Вильяма Коттера под залог; некоторые комментаторы призывали отправить судью в отставку. Дубус, в то время занимавшая должность генерального директора кризисного центра Жанны Гайджер, провела совещание с участием прокурора округа и сотрудников полицейского участка, включая следователя Вайла, с целью проанализировать, почему стандартные процедуры реагирования не сработали. Казалось, все выполнили свою работу правильно. Единственным отклонением от протокола был отказ самой Дороти вернуться в убежище. По мнению Данн, это указывало на несовершенство протокола.

Размышляя о случившемся, в 2003 году Данн отправилась в Сан-Диего на конференцию по домашнему насилию. Основным докладчиком была Жаклин Кэмпбелл. Она рассказывала об оценке рисков. Данн слушала доклад, удивляясь данным, которые приводила Кэмпбелл, и предлагаемому ею способу квантификации информации, которая указывает на повышенную опасность. Кэмпбелл утверждала, что единственным наиболее значимым индикатором предстоящего убийства на почве домашнего насилия является предшествующий случай физического домашнего насилия. Казалось бы, очевидно. Но часто расширение масштабов угрозы ускользало от внимания. А еще ее оценка показывала, как ранжировать опасное поведение, такое, как угроза самоубийства или доступ к оружию. Данн услышала рассказ Кэмпбелл о том, что половина убитых партнерами женщин хотя бы раз обращалась в полицию или органы правопорядка. Вот здесь и заложена возможность регистрировать сигналы риска. Кэмпбелл объясняла, что риск убийства разворачивается по временной шкале, резко повышаясь, например, когда жертва пытается сбежать от агрессора, или когда меняется ситуация дома – беременность, новая работа, переезд. Опасность остается высокой в течение трех месяцев после разрыва между партнерами, понемногу снижается в следующие девять месяцев и наконец резко падает через год.

Теперь Данн увидела и другие сигналы риска. Например, удушение и удар в лицо относятся к разным категориям насилия. А также агрессоры распадаются на две группы по отношению к беременным женщинам: те, кто издеваются еще сильнее, и те, кто полностью прекращают агрессию на девять месяцев. Секс по принуждению – это сигнал риска, равно как и контроль каждодневных действий партнера. Данн всё больше будоражила речь Кэмпбелл. У нее в голове рефреном билась мысль: «Так было с Дороти. И так было с Дороти. И снова Дороти. Да. Дороти. Дороти, Дороти, Дороти».

Данн впервые узнала об инструменте оценки рисков – Кэмпбелл думала, что он будет использоваться только в приемном покое скорой помощи. Данн сделала посмертный анализ рисков по делу Дороти и увидела, что уровень риска достигал 18 единиц, примерно столько же, сколько и у Мишель Монсон Мозур. Дороти была в группе наивысшего риска стать жертвой убийства на почве домашнего насилия, но никто из них об этом не знал. Данн стало ясно, почему смерть Дороти можно было предотвратить. Потому что и вправду это было бы возможно. Всё это и легло в основу подготовки протокола реагирования. Впервые после гибели Дороти в Данн затеплилась надежда.

По возвращении Данн из Калифорнии она вместе с Дубус немедленно принялась за разработку плана применения выводов Кэмпбелл к прогнозированию случаев домашнего насилия, которые с наибольшей вероятностью привели бы к убийству. Данн преследовала двойную цель: во-первых, разработать и создать план действий для случаев высокого риска; во-вторых, по возможности не помещать жертв в убежища. Коллеги понимали, что нужно подготовить программу выявления потенциально летальных случаев, как бы «предполагаемых Дороти». И если эти жертвы можно ранжировать и распределять по категориям, возможно, построенная для них линия защиты сможет работать по временной шкале рисков Кэмпбелл. Поскольку если мы сможем их предвидеть, то, разумеется, сможем предотвратить.

Они пригласили Кэмпбелл из Балтимора в Массачусетс, чтобы вместе заняться разработкой и воплощением своего замысла. В течение следующего года Данн и ее коллеги встречались с полицейскими инспекторами в Эймсбери и Ньюберипорте, с окружными прокурорами, c инспекторами, отвечающими за надзор над условно-осужденными и условно-освобожденными, социальными педагогами по профилактике рукоприкладства, представителями медицинских учреждений. Они стремились обеспечить поток информации, разрушить коммуникативные барьеры. Если бы каждый в городе на своем рабочем месте – судья в суде, следователь в полицейском участке, правозащитник в кризисном центре, социальный работник в школе, медсестра в приемном покое скорой помощи, и т. д. – располагал всей информацией о Вильяме и Дороти, а не только какой-то частью этих данных, то велика вероятность, что Дороти осталась бы жива. Скорее всего, Вильяма не отпустили бы под залог. Может быть, ему пришлось бы расстаться с оружием. Или ему надели бы GPS-браслет. Все эти трещины системы и предстояло заделать Данн и Дубус. Они стали выяснять, какие меры можно включить в план действий для каждого конкретного сценария. Может быть, инспектор по надзору за условно-осужденными мог бы обеспечить предоставление информации судьям? Возможно, полиция по телефонному звонку смогла бы сама выявить какие-то из факторов риска? А могла бы служба скорой помощи идентифицировать потенциальных жертв домашнего насилия? Могла бы полиция предоставлять отчеты правозащитникам кризисных центров? А группы поддержки жертв избиения – передавать информацию в кризисные центры? Коллеги подробно проговорили действия на каждом этапе: практические шаги, юридические аспекты, стандарты конфиденциальности, и, прежде всего, вопросы организации передачи информации через бюрократические границы. Они досконально изучили законы штата и нормы конфиденциальности, выяснили, какую информацию возможно на законных основаниях передавать другим учреждениям, а какую нет.

Передача информации означает, что ранее изолированные учреждения вступают в коммуникацию. Возможно, самый труднопреодолимый культурный барьер выявили между полицейским участком и кризисным центром. Каждый гендерный стереотип относительно этих двух учреждений приходилось решать лично. Изначально в штате Данн были в основном женщины, а в полиции – в основном мужчины. Вайл сообщил мне, что до формирования Группы высокого риска местные полицейские смотрели на Данн и других правозащитников кризисного центра как на клуб «Нас ненавидят