Перед Хаксило, которая прекрасно ориентировалась в сообществе учреждений против домашнего насилия в округе Колумбия, встал вопрос, почему так происходит. Она создала несколько рабочих групп, которые потратили четыре месяца на выяснение проблемы. Всё оказалось до умопомрачения просто: существующие агентства по борьбе с домашним насилием были столь загружены ежедневной работой, потребность в них зашкаливала, и просто не было сотрудников, которые могли бы ежедневно и ежечасно заниматься столь масштабной новой программой. Это совсем необязательно означало отсутствие видения; скорее всем эти учреждениям на личном и коллективном уровне просто не хватало персонала. Поэтому Хаксило обратилась к своему начальнику в агентстве по оказанию помощи жертвам со словами: «В этом вся моя страсть, любовь моей жизни. Если вы не против, я создам некоммерческую организацию и всем займусь сама».

Сегодня Хаксило вспоминает об этом со смехом: «Я запустила некоммерческую организацию задом наперед».

За шесть месяцев ей удалось создать совет директоров, уладить все вопросы с документами, регулирующими статус ее некоммерческой организации, написать заявку на грант, найти спонсора и помещение для аренды. По словам Хаксило, она нерелигиозна, но тот факт, что столь многое уладилось так быстро, заставило ее думать, что «произошло нечто непостижимое».

В июле 2007 года агентство против домашнего насилия DASH под руководством Хаксило заключило контракт на пользование помещением, где мы и встретились с ней летом 2017 года. Он получил название «Cornerstone Housing Program». Только через три года решились проблемы с ремонтом здания, наймом персонала и планированием программы, что позволило начать прием первых клиентов и их детей. Тем временем Хаксило организовала еще несколько рабочих групп, которые подтвердили то, что ей и так было известно: многие выжившие либо обосновывались в системе убежищ для бездомных, либо возвращались к агрессорам из-за отсутствия выбора жилья. В зависимости от цитируемого исследования, количество женщин, подвергшихся домашнему насилию, варьирует от 25 до 80 %. И ситуация ухудшается. В тех городах, где полиция может выдавать уведомления об обращении в участок по поводу правонарушений в конкретном доме, домашнее насилие оказывается главной причиной выселения. В своей книге «Изгнанные» Мэтью Демод пишет, что в Милуоки уведомления о случаях домашнего насилия превышают по количеству все остальные уведомления о правонарушениях (такие как нарушение общественного порядка или незаконный оборот наркотиков) и 83 % домовладельцев, получивших эти уведомления, либо выгоняли жильцов, либо угрожали их выгнать. Это означает, что жертвы издевательств не только с меньшей вероятностью вызовут полицию в следующий раз, но могут быть вторично подвергнуты унижению через выселение. Демод вспоминает, что шеф полиции Милуоки был ошарашен ростом количества убийств в результате домашнего насилия; она сообщает, что «правила его отделения предлагали подвергшимся избиению женщинам сделку с дьяволом: либо молча принять издевательства, либо вызвать полицию и столкнуться с угрозой выселения».

Сразу после открытия Корнерстоун Хаксило с удивлением узнала, что в DASH поступает не меньше звонков от правозащитников из других агентств по борьбе с домашним насилием и из социальных служб, чем от женщин, подвергающихся издевательствам и нуждающихся в жилье. Правозащитники говорили: «Вот прямо передо мной жертва [домашнего насилия] и я не знаю, что делать». Хаксило поняла, насколько разобщены службы по борьбе с домашним насилием и службы по предоставлению жилья, насколько не отлажена их коммуникация и совместная работа. «В результате жертвы проваливаются в трещины такой системы», – говорила она, описывая непрекращающийся ад, в который превратилась жизнь многих потерпевших.

Занимаясь программой Корнерстоун, Хаксило начала искать временное социальное жилье для расселения жертв; по сути это просто здания, об аренде которых DASH договаривалась для своих клиентов. На рынке недвижимости Вашингтона с его непомерно взвинченными ценами социальное жилье для расселения пользуются постоянным спросом, поэтому DASH приходилось искать доступные варианты и готовых к партнерству домовладельцев в удаленных пригородах. В то же время, в ситуации, когда доступное жилье по всей стране становится для выживших жертв дорогой к стабильности, по свидетельству Хаксило, агентство по жилищному строительству и градостроительству (АЖСГ) отказывается от временного жилья, находя его непомерно дорогим с точки зрения соотношения цены и качества. Вместо этого агентство отдает предпочтение так называемому «быстрому переселению», которое предполагает периодическое помещение выживших жертв домашнего насилия на четыре – шесть месяцев в субсидируемое жилье.

По словам Хаксило, многим людям этого времени попросту не хватает. Нередко жертвы обременены значительными долгами, агрессор набрал кредитов на их имя, или у них долгое время нет работы. Бывает, что они хотят получить диплом об образовании или профессиональном обучении. DASH два года платил аренду за них. Иногда они могут подать заявку на продление срока выплаты еще на шесть месяцев, после чего DASH предлагает участие в проекте, обеспечивающем частичную субсидию на аренду жилья в течение еще двух лет. Но, по мнению Хаксило, даже этого времени порой недостаточно. Я задумываюсь о Мишель Монсон Мозур и ее видении своего выживания. Она посещала школу, пыталась всё устроить, чтобы выкупить дом у своего отца и со временем взять кредит на свое имя, собиралась получить должность медсестры. Как много бы она успела за четыре или шесть месяцев?

Эта обеспокоенность понятна Хаксило, но она знает, что вынуждена работать в реальном мире, а не в мире своей мечты. Как только появится возможность, она воплотит мечты в реальность. Сегодня Хаксило разрабатывает общенациональную модель (NASH – Национальный альянс безопасного жилья) на основе того, что создала в рамках DASH. В 2013 году она сообщила мне, что запустила новую пилотную программу, которая полностью изменила ее представления о выживании в ситуации домашнего насилия. Программа получила название Survivor Resilience Fund, и в этом вся идея: резерв денежных средств для помощи выжившим. «Традиционно считается, что если жертва хочет выйти из ситуации, ей следует уйти из дома, сорвать семью с насиженного места и начать всё с начала, что, как правило, означает приход в убежище и необходимость найти еще какое-то долгосрочное субсидируемое жилье, новую работу, новую школу, собрать новую жизнь по крупицам», – говорит Хаксило. Именно с этим и столкнулась Дороти Гвинта-Коттер и ей подобные. Но в ходе пилотного проекта Хаксило обнаружила, что многие жертвы вполне способны оплатить жилье, однако сталкиваются с краткосрочным финансовым кризисом. Возможно, у них не хватает денег на гарантийный вклад или внесение платы за первый месяц аренды; или возможности обставить жилье, куда они переселились. Может быть, агрессор превысил задолженность по их кредитной карте. Как бы ни складывалась ситуация, Survivor Resilience Fund – возможность преодолеть первую крупную финансовую преграду, не покидая привычного окружения.

По признанию Хаксило, такой подход означал для