Конечно, не обошлось подобное без убедительного слова гостей и бояр новгородских, кто увидел в мирном разрешении неурядицы свою великую пользу.

Приезд посланцев пришёлся очень кстати. Сторонники меча поутихли. Настало время приступить к задуманному.

Одного не учли, однако, Бельский и его сторонники — бунта священнослужителей. Канцы, Невское Устье, Орешек, как и Ладога — не в счёт; здесь почти все горожане православные, и им — крест целовать. А как быть с посёлками, где в основном карела, ижора и водь? Чудь, она и есть — чудь, никак не хочет расставаться со своими богами. Кое-чего, правда, церковники добились, прирастив приходы за счёт многобожников, а предстоящее крестоцелование для попов, что тебе манна небесная. Вольно или невольно приобщатся язычники к православному таинству, и для многих из чуди это может стать началом прозрения.

Особенно настойчивым оказался отец Никон, настоятель церкви Спаса, выстроенной в довольно крупном селе, переименованном по его же настоянию в Спасское. Приобщив многих из чуди к христианству, теперь он никак не желал отпятиться хотя бы на малый шажок.

Однако Богдан Бельский переупрямил всех, решил так: православным присягать на кресте в присутствии пастырей, тем же, кто придерживается своей веры — под Священным Дубом правосудного бога Прова. Под приглядом ратных чинов.

Безусловно, князь не уходил мыслями в далёкое будущее, просто считал, чего ради проливать кровь, если люди сами, по доброй воле, намерены присягнуть самодержцу Российскому? На самом же деле его действия будут иметь очень далёкие последствия. Когда шведам удастся захватить Вольскую пятину, земли, исконно принадлежавшие Великому Новгороду по Столбовскому мирному договору 1617 года, останутся за шведами, то не только русские, а карела, ижора и водь покинут свои насиженные места, и все до единого сбегут в среднюю полосу России: под Тверь, под Москву и даже южнее — под Тамбов и Курск, где обоснуются на века. На службе у шведов останется только несколько дворян: Рубцов, Бутурлин, Аполлов, Аминов, Пересветов.

Неожиданно для всех гонец доставил послание от Грозного с решительным требованием ехать Бельскому в Москву. Немедленно. Настоятель, понявший, если он сдержит клятву, то может дорого за это поплатиться, дал гонцу проводника до Приозёрного.

Ещё один удар под девятое ребро. И слуга ближний прозевал, и настоятель предал. Но что делать теперь? Ехать вместе с гонцом, взяв с собой путных слуг. Волнение конечно же есть, и немалое.

Спешили насколько могли. Даже коней меняли. Но как оказалось, спешка та была лишней: государь находился в Александровской слободе, и Бельский решил отдохнуть с дороги:

«Послезавтра утром выясню в Кремле всё. Царь Иван Васильевич непременно кого-то оповестил. Иного не может быть. Скажут, как мне дальше поступать».

Только и здесь пошло всё не так, как он задумал. Пред самой вечерней трапезой пожаловал в гости Борис Годунов и после первой же чарки, которую поднесла гостю хозяйка дома, подчёркивая тем самым его желанность, сообщил:

— Нежиться, Богдан, тебе долго не придётся. Всего одна ночь. Утром завтра едем к нашему царю-батюшке. Он для того и оставил меня, чтобы тебя встретить.

Бельский почувствовал в голосе Бориса плохо скрываемую зависть и удивился этому: неужели царь определил ему, Богдану, место выше Борисова, о чём тот уже знает?

Многое открылось, когда мужчины после трапезы уединились для беседы с глазу на глаз.

— Тебя ждала опала за самовольство твоё, но я замолвил слово и смягчил гнев государя, — сразу же похвалился Годунов. — Моё слово было такое: более надёжного слуги ему не сыскать. Думаю, поручит что-нибудь ответственное. Если не ударишь в грязь лицом — ещё больше приблизит.

И снова не смог сдержать Борис зависти. Не странно ли, если сам защищал перед царём, сам теперь завидует? Не сходятся концы с концами. Хитрит, похоже, родственничек. Ни слова, видимо, доброго не замолвил — царь сам всё решил. Ну, что же, не выкажем сомнений своих и подозрений.

— Крепкой дружбой отплачу тебе и великой поддержкой.

— И ещё тем, что станешь твёрдо держать слово, данное друг другу при покойном Малюте, тесте моём и твоём дяде.

— Клянусь!

— Ия клянусь. К этой клятве ещё добавлю: я уже приступил к задуманному.

Утром, как они и договорились, встретились у заставы на Ярославской дороге, а через пару дней предстали пред царские очи с низким поклоном. Царь же вместо приветствия предупредил Богдана Бельского:

— Ещё раз допустишь самовольство, пеняй на себя, — затем, указав на лавку с узорчатым полавочником и дождавшись, когда гости усядутся, добавил: — Теперь же милую и очиняю тебя оружничим[53].

Вот это — милость! Доверие, выходит, больше чем Малюте. Вот причина зависти Годунова. Он сам рвался занять место главы Аптекарского приказа, давно уже свободного. Ещё тогда, когда Малюта Скуратов свёл их для тайного сговора, Годунов, похоже, был вполне уверен, что получит его. Оттого, как теперь стало понятно Бельскому, без всякого сомнения заявил, что исполнимо извести и самого царя, и сына его Ивана Ивановича. Не исполнились надежды.

«Что же, придётся мне заменить Бориса в этом щекотливом и весьма рискованном деле. Но скорее всего, снабжать Бориса нужным зельем», — подумал Богдан, не отрывая взгляда от самодержца.

А царь продолжал:

— Начнёшь пригляд за тайным сыском и Аптекарским приказом не вот так — сразу. Вначале исполнишь два моих поручения, за которые Бог простит тебя, да и меня тоже, ибо вынуждает меня к этому сам рвущийся к престолу, подстрекаемый властолюбивой матерью.

Бельский сразу же понял, о ком идёт речь, задал поэтому только уточняющий вопрос:

— Скажи, государь, тайно ли казнить намерен либо принародно? В Москве?

— Подумай о тайной казни. Да чтоб сразу и сыновей его спровадить в ад вместе с коварным отцом. И жену тоже.

Блестяще, с точки зрения палаческой, справился с заданием Ивана Грозного Богдан Бельский — вся семья князя Владимира Андреевича Старицкого была отравлена, всё прошло без всяких осложнений. Следом — столь же успешно провёл он казни сторонников князя Владимира. Действовал по своему усмотрению, ибо так царь приказал, который сам уехал в Москву для встречи с послами Батория, короля польского.

Все, кого наметили Богдан и Борис, прошли через пыточную и приняли лютую смерть. Царь после только глянул на список казнённых, не став даже читать признания, полученные под пытками.

— Теперь за Ефросинией. В Кирилло-Белозерскую пустынь. Вези в Москву. Скажи, доживать ей жизнь в Новодевичьем монастыре.

Как и Малюта Скуратов, Богдан Бельский начинал вполне правильно распознавать истинные желания государя и конечно же не довёз до Москвы мать князя Владимира: на переправе через речку лодка из-за неумелости бродника перевернулась.