Доволен Иван Грозный, и Бельский предвкушал, как получит чин боярина, но вместо этого был зван в комнату для тайных бесед.

Впрочем, предстоящая беседа для Богдана была вполне ожидаемой. Имея в Посольском приказе своих людей (наследство Малюты Скуратова) и войдя в доверительные отношения с Тайным дьяком, он знал многие тайные дела самого Ивана Грозного, извещал о них Бориса Годунова, а тот по мере возможности, в беседах за шахматными партиями как бы невзначай направлял мысли царя в угодное для заговорщиков русло.

Одна из подобных тайн — просьба царя к английской королеве прислать для укрепления мощи русской армии свинец и порох. Но это не всё: Иван Грозный собрался посвататься к самой королеве Елизавете. Послал со своими просьбами английского дипломата и купца Горсея, жившего несколько лет в Москве и умело отстаивающего интересы английской торговли в России. Теперь Иван Грозный ждал возвращения Горсея с важным грузом и ответом Елизаветы Английской. Естественно, и этой важной тайной Бельский поделился с Годуновым, и тот пророчески изрёк:

— Государь тебя пошлёт встречать Горсея. Не иначе.

Хотел ответить: «Типун тебе на язык», но воздержался. А пророчество, как ни странно, сбылось. Скорее всего, Годунов знал об этой государственной тайне раньше Бельского, и именно он надоумил царя поручить столь ответственное задание оружничему.

Иван Грозный, усадив Богдана Бельского на лавку у противоположной стены, сразу заговорил:

— Собирайся в Архангельск. Встречать Горсея. Знаешь ли ты, с какой просьбой я его посылал?

— Да, — решил не лукавить Бельский, — забота о припасах для рушниц и огневого наряда. И ещё одно, не менее важный наказ — посватать за тебя английскую королеву.

— Ишь ты! Не зря, выходит, очинил я тебя оружничим. За малый срок проник в самые тайны.

— Обязанность моя такая. Не дело мне с повязкой на глазах спотыкаться. Не могу.

— И не моги. Для тебя не должно быть никаких тайн.

Помолчал царь малое время, после чего заговорил повелительно.

— Встретив Горсея, не говори с ним о сватовстве. Об этом у меня с ним отдельный разговор. Твой урок — проводить груз до Вологды. Посуху ли, водой ли — решать тебе. В Вологде примет груз подьячий Разрядного приказа. Он знает, что с ним дальше делать. Тебе же везти Горсея в Москву. Но прежде непременно покажи корабли, какие я строю. Их уже должно быть сорок. Да сделай так, чтобы не ударить в грязь лицом.

— Яснее ясного. Всё исполню как надо.

— Поспешай. Тебе, если доставлять водой решишь, насады и учаны ладить придётся. Лучше всего в Холмогорах. Оттуда плёвое дело скатиться в Архангельский порт. Рукой подать.

— На этой неделе выеду, — кивнул Богдан.

— Ладно будет, — согласился Иван Грозный.

Определил Богдан для себя такой порядок: в Вологде на пару дней сделать остановку, чтобы побывать на верфях, где по повелению Ивана Грозного тайно строили корабли. Говорили про это разное. Кто утверждал, будто собирается царь, покинув Россию, уплыть в Англию и увезти с собой всю государеву казну. У иных другое слово: проведёт, мол, он тайно на Балтику и ударит шведов так, чтобы им на многие века лезть в Россию расхотелось. Однако не ради выяснения истины собирался встретиться Бельский с судостроительными мастерами, хотел он сам всё посмотреть загодя, порасспросить о том, что не совсем понятно, дабы с Горсеем речи вести знающие. И ещё он себе наказал: в Холмогорах не указывать, какие суда ладить, а лишь сказать поморам только о грузе, который предстоит водой доставить в Вологду.

В Вологде Богдан Бельский поступил так, как и задумывал. О многом узнал сам, но, главное, выбрал тех, кто станет знакомить английского гостя с построенными кораблями. Чтобы, значит, с гордостью за свою работу, а не с заискиванием перед иноземцами, которые любят хвалить только себя, а русских оплёвывать, относясь к государству Российскому с пренебрежением. В Холмогорах он своей линии не выдержал, не остался сторонним наблюдателем, доверившимся местным мастерам. Послал слуг своих, чтобы своевременно известили, когда причалят в Архангельском порту английские суда, сам же гостевал у воеводы городовой стражи. Но не без пользы для дела время проводил: то встречался с вожами, знающими речной путь до Вологды, отбирая из них самых уверенных в себе, гордых своей работой, своим авторитетом у поморов, к тому же при надобности не лезущих в карман за словом; то проводил весь день в артелях судостроителей, которых определили ладить учаны, берущих много груза, но имеющих малую осадку. Чтобы ненароком не подмочить груз, вода для которого губительна, решили паёлы делать повыше, но даже на них грузить вначале свинец, а уж поверх его зелье для пушек и рушниц.

— Если осмолим основательно днище, груз никак не подмочится. Голову наотрез даём, — утверждали мастера. — Не опасайся, боярин. Мы же понимаем, сколь важен груз из Англии.

Бельский верил мастерам, но каждый спущенный на воду корабль проверял не единожды, сухо ли в трюмах, не послезятся ли борта. Артельные обижались на дотошность оружничего, но он, сходя на берег, всякий раз жаловал им добавку к договорной цене, и обида уменьшалась.

И всё же смог выкроить Богдан и денёк для охоты на уток, гусей и лебедей. Воевода уговорил и расстарался. Не только подготовил уйму калёных болтов для самострелов, но и запасся на всякий случай рушницами. Вдруг гость захочет по дичи сидячей жахнуть дробью. А на место охоты выслал загодя пару ловких в охоте ратников, чтобы выставили бы они чучела да подновили бы скрадки.

Выехали затемно. Миновали ворота, рысью прошли выпасы и сенокосные луга, ещё пару вёрст до Даниловки, и за этой деревней — в лес. Вековой. С густым подлеском. Заря уже высветила восток, когда они сворачивали к лесу, а в нём темно, хоть глаз коли. В два счета можно заблудиться даже хорошо знающему здешние места, но проводник вёл охотников уверенно, иной раз даже пуская коня рысью, и к лесному озеру выехали как раз к тому времени, когда оно начало просыпаться.

Светало быстро, и озеро раскрывало свою изумительную красоту. Вода нежной голубизны ещё бездвижна. Лишь прибрежный тростник нарушает девственную тишину лёгкими всплесками, хотя ещё полусонными. Но вот в эти всплески поначалу вплелись незлобивая перебранка крякух, приглушённый говорок гусей, а потом всё чаще стали врываться в эту благодать бурные всплески щук, вышедших на тропу охоты — тростники жили своей предутренней жизнью по извечному природному укладу.

Вот уж и первая пара лебедей скользит по ещё сонной воде из тростниковой прогалины. Величаво изогнуты их шеи и, будто сердясь друг на друга, ведут они меж собой ворчливую беседу, едва задевая мягкими боками сонные лилии, ещё не распустившие свои нежно-восковые цветы.

Вот ещё одна пара. Вот ещё. Следом — гуси. Эти не парами, а крупными стаями. Озёрная гладь сразу же всколыхнулась рябью, а то и волнами пошла, если сразу два или три гуся принимались разминать от ночного безделия разленившиеся крылья.

Тут время и для уток пришло. Крякухи держатся попарно, чирки — стайками, красногрудки и крохали — табунами. Как и гуси. Раздолье для стрельбы. Выбирай любую приглянувшуюся птицу, стрела непременно достанет, спусти только крюк, выцелив. Но охотники не берут в руки самострелы: грешно бить дичь сидячую. Вот когда поднимется она на крыло, чтобы лететь на поля для кормёжки, вот тогда — самый раз проверить меткость глаза своего и ловкость. И пусть не на воду шлёпнется подсеченная калёной стрелой дичь, а в тростник прибрежный или даже в лесной ёрник, что за спиной охотников, ведь собаки обязательно разыщут добычу и поднесут к ногам воеводы. У воеводы этих собак, натасканных на водоплавающую и на боровую дичь, целых полдюжины. И все они здесь. Терпеливо ждут команду.