двери, чтобы быть в курсе того, что там происходит. Аж пульс участился от волнения, словно это я с мамой объяснялся.

Что скажет отец? Что нас ждет — переезд отца к нам и наше переселение к бабушке… Или взрослые все-таки способные меняться? Даже такие, как отец, и стоит дать ему шанс? Вон, даже алкоголик Каналья исправился и превратился в Алексея Игоревича Канаева. Точнее, я-взрослый этому поспособствовал. На отца мое колдунство не действует, проверял уже.

Доносилось бормотание отца, изредка — фразы матери. К концу беседы страсти нарастали, голоса были все громче, наконец дверь распахнулась, и мама выбежала прочь, не оглядываясь.

Отец стоял в середине кабинета, потирая переносицу и тяжело сопя.

— Беги к маме, — скомандовал я Борису, а сам шагнул к отцу и захлопнул дверь.

— Что ты ей сказал⁈

Он сел на диван, запрокинув голову.

— Попросил прощения за то, что не любил и обижал. Пообещал помощь и поддержку, что бы ни случилось, она ведь мне ближе, чем кто-либо… Как… сестра.

Застонав, я хлопнул себя по лицу рукой. Отец скрипнул зубами и раскинул руки.

— Что? Что я опять не так сказал?

Если бы не память взрослого, я не сообразил бы, что не так, теперь — понимал. И понимал, что у отца то, что называют эмоциональным интеллектом, где-то на уровне нуля. Он — трехлетний ребенок, у которого только «дай! мне! уйди!» Но он растет, пытается разобраться в своих мотивах. Не факт, что вырастет и станет нормальным человеком с маломальской эмпатией, но хоть чему-то научится.

— Ты когда-нибудь любил? — спросил я, поймал его удивленный взгляд и продолжил: — Не маму… мою маму. Женщину. Понимаю, тебе странно это слышать от меня, но все-таки ответь.

Он кивнул не задумываясь.

— И вот представь. Только хорошенько представь, что она через двадцать лет жизни в браке просит прощения за то, что никогда тебя не любила, изменяла, но привыкла к тебе, потому что ты хороший, так что оставайся ее братом, она будет тебе помогать.

На языке вертелось продолжение: «Позволь ей не чувствовать себя сволочью». Но иногда правильнее жевать, чем говорить. Стиморол… Эта реклама была или уже есть? Похоже на память взрослого. Как все смешалось-то!

— Мама до сих пор тебя любит. Ты — несущая конструкция, вокруг которой он строила свою жизнь. Но ты любишь Анну и не можешь вернуться. Я считаю, что это правильно: было три несчастных человека, а остался один. Но не переживай, все проходит, когда-нибудь и мама встретит того, кто ее полюбит.

Глаза отца полезли на лоб, он покраснел.

— Что-о? Ты так спокойно об этом говоришь⁈

Захотелось второй раз ударить себя ладонью по лицу. Странно осознавать, что мой отец — отсталый, а я на две жизни старше него. Но как объяснить ребенку, что, если игрушка не нужна, не надо бросаться на того, кого она заинтересовала.

— Да, она мать твоих детей. Но она — такой же человек, как и ты, а не просто утроба. Да, альфа-самец полигамен, бабуин имеет всех самок, бла-бла-бла и все такое. Но мы ж уже не бабуины. Мы ж должны понимать, что, если человек тебе не нужен — отпусти.

— И ты спокойно примешь чужого мужика в нашем доме⁈ — злобно бросил отец.

Похоже, приступ просветления у него был коротким. Взрослые не меняются без вмешательства в их разум.

— Ты ведь желал счастья свой маме? Вот и я желаю. Не злись. Просто подумай.

Не дожидаясь, пока он вызверится, я выскользнул за дверь, пропуская внутрь заведующую. Черт, а мне так хотелось помирить отца с дедом! Теперь вряд ли получится.

Ни деда, ни Бориса с мамой не оказалось ни на лестничной клетке, ни на улице. Меня никто не ждал и, похоже, вообще забыли, что я был с ними.

Как мама? Ее сильно ранили слова отца. Надеюсь, она выдержит удар и больше не будет питать иллюзий. Зато я понял, откуда такая разница в отношении к маме и Лялиной, к нам и Лике. Любимое — родное, часть себя, нелюбимое — раздражающее, чуждое. Анна — его любимая игрушка, которую он бережет, потому что она в некотором роде часть его желаний.

Хотелось поехать домой, проверить, как там мама, убедиться, что в порядке. Но я был ответственным за беспризорников, без меня они не справятся.

Какая все-таки классная штука из будущего — мобильный телефон! Позвонил Гаечке, сказал, так, мол, и так, непредвиденные обстоятельства, подстрахуй на пляже, я не приду. А так надо ехать, раз взял ответственность, надо доводить дело до конца.

Глава 30

Первичная настройка

На пляже, пока страховал детей, из головы не выходила мама. Как она там? Наверное, закрылась в комнате и ревет.

К шести часам вечера мы все продали, получилось шестнадцать тысяч. В голове включился калькулятор, умножил выручку на оставшиеся двадцать дней и получилось… тадам! Двести тысяч. Половина — Гаечке и парням, половина детям.

Я обсудил планы вместе с ними, и было решено большую часть денег хранить у меня, потому что у детей выручку могли отобрать, а так, когда скопится солидная сумма, куплю им вещей, в том числе зимних. Еще бы подумать, куда их поселить, хоть у нас и юг, но с конца октября могут начаться заморозки. Да и не должны дети жить на улице, как дворняги.

Но пока ничего на ум не приходило.

На повороте в наш поселок Гаечка сильнее обняла меня, чтобы не свалиться — чуть ребра не треснули. Теперь я думал о ней и удивлялся тому, как азарт может преобразить человека. Саша всегда была молчаливой, даже со своими выглядела немного угрюмой и смотрела исподлобья, словно в любой момент ожидала подвох. Теперь же азарт раскрыл ее, как солнечный свет —тюльпан. Глаза Саши распахнулись, и я обнаружил, что они серо-зеленые в оранжевую крапинку, а еще у нее ямочки на щеках. По пути мы купили все необходимое для дрожжевого теста и начинки будущих пирожков, и подруга мысленно уже стояла у плиты.

Если бы я знал, как печь пирожки, она всю душу из меня вытрясла бы.

Живи она в эпоху интернета, нашла бы там лучший рецепт. Сейчас женщины записывают все интересное в тетради. А так пока работает преемственность поколений. «Мама, а научи». Младшие вьются вокруг старших, перенимая опыт.

— Как Алиса? Не сильно напрягает твою мать? — прокричал