Густая пелена проплыла пред очами девочки, лишь послышались мощные удары сердца в груди, будто оно отскакивало от ладоней альвинки и тягостно покачивалось. Такое состояние длилось не долго. И, похоже, от него Владелина, захлебываясь трепыханием собственного дыхания, потеряла сознание. Когда же она пришла в себя, и глубоко вздохнув, ощутила замершее биение сердца в груди, поняла, что лежит на спине, обряженная в ночную рубаху, а Сандхия поит ее весьма сладким, медовым зельем.

– Да, – послышался нежный, чистый голос Травницы Пречудной. – Для госпожи златцвет будет спасением. Я о том уже говорила оррар царице.

– А, что насчет вмешательства Ворожеи? – очень властно вопросила рани Черных Каликамов.

– Если будет златцвет, вмешательства Ворожеи Чарующей не понадобится, – немедля отозвалась сподвижница царицы.

Обе женщины стояли в нескольких шагах от кушетки и зорко следили за очнувшейся девочкой и поившей ее демоницей.

– Скажи мне, что для госпожи будет лучше, абы, как можно скорее убрать признаки болезни. Так как для наших занятий надобны все силы госпожи, – произнесла рани и единожды мощь в ее гласе перемешивалась с вниманием, несомненно, она уважала знания альвов.

Сандхия меж тем допоив девочку зельем немедля склонившись, покинула залу, вслед дотоль пропавшей в проеме Миной. Травница Пречудная с теплотой обозрела юницу и нежно ей просияв, участливо молвила:

– У госпожи был врожденный порок сердца, эта мутация была присуща женскому роду зекрийцев. Когда поправляли гены в космическом хуруле Зиждителя Дажбы, это выяснилось. Из доклада бесиц-трясавиц, оный мы вам рани Темная Кали-Даруга представили, явствует, что госпоже еще на хуруле делали пересадку органа, а после довольно-таки долго держали в кувшинке и она поправилась. Однако тяжелые физические занятия с гомозулями, сызнова подорвали ей сердце. Я бы не советовала вмешательства… не только то касаемо Ворожеи Чарующей, но и вообще вмешательство, если есть возможность пропоить златцветом. Потому как любое вмешательство вызовет продолжительное восстановление сил, и, тогда занятия придется отложить.

– Все ясно, – отметила Кали-Даруга, только альвинка смолкла. – Значит, будет златцвет.

Рани Черных Каликамов опять же стремительно замолчала, и поспешила к девочке, которая полностью обретя себя, принялась шевелить руками, а потом и вовсе поднявшись с кушетки, села. Демоница приблизившись к кушетке, полюбовно огладила взлохматившийся хвост волос Влады книзу и добавила, обращаясь к сподвижнице царицы:

– А поколь прибудет златцвет…

– Поколь, – не мешкая, подхватила Травница Пречудная и ее мягкие черты лица, словно юницы живописались особой лучистой красотой. – Будем поить госпожу настоем из цвета молодильников и сердечника, как делали до этого. Я все принесла и расскажу.

– Сандхие… Все расскажешь Сандхие, – на едином вздохе молвила Кали-Даруга, прекращая тем разговор с альвинкой.

Сподвижница царицы низко поклонилась и было уже покинула комнату, когда ее остановила в проеме рани демониц, вельми как-то неоднозначно, отметив:

– Травница, – она чаще именно так… коротко звала альвов, тем точно подражая Богам, в частности Небо. – Передай от меня вашей разумной Знахарке, что у Вещуньи явственно наблюдается нервное истощение, и ей необходим отдых. И пусть пропоет ее успокоительными настойками. Не хватало, чтоб ваша царица днесь, на чужой планете, захворала. И вообще, до чего же вы альвы сушняки… Нешто не видно, по состоянию вашей старшей, что у нее нравственная усталость. Нешто неможно как-то помочь… дать отдохнуть. Словом передай мое негодование Знахарке, и коль не предпримет в отношении Вещуньи лечение, и та будет в том же состоянии, я непременно… Слышишь, непременно, о том доложу моему мальчику Господу Седми, а теперь иди, нечего тут проход занимать.

Травница Пречудная, дотоль стоявшая недвижно в проеме двери, при последних словах Кали-Даруги резко оглянувшись, с нескрываемым теплом оглядела ее и широко просияв, торопливо кивнув, немедля пропала в коридоре.

– Пойдемте, дражайшая моя госпожа, вам надобно отдохнуть, – меж тем протянула рани Черных Каликамов, и, подхватив на руки девочку, направилась с ней вон из залы. – Я вас отнесу наша достославная, бесценная госпожа.

Наутро Владелине не позволили подниматься. Точнее Кали-Даруга, как это умела она одна, убедила юницу воздержаться от движения, чтобы полностью восстановились пальцы, с каковых поколь не сняли твердого материала, теперь напоминающего по виду высохшую глину. Когда девочке сызнова натерли больную ногу до колена маслами, накормили и обрядили, рани самолично на руках отнесла ее вниз. Они спустились по лестнице, и, пройдя через дверь, что лежала супротив входной, вроде прячась под ступенями, вошли в небольшой садик. Невысокие деревца березы, колышущие листвой, скрывали своими рыхлыми повислыми кронами большую часть солнечных лучей, создавая внутри садика легкий сумрак и прохладу. По дорожке, усыпанной мелкими камушками, рани отнесла девушку вглубь садика к плетеному креслу, изготовленному из широких, гибких ветвей с высоким ослоном, округлыми подлокотниками и мягким сидением, слегка удлиненным так, чтобы на него можно было положить вытянутые ноги. В нескольких шагах оттого кресла поместился овальный прудик, ограненный по краю плоскими голышами и поросший плетущимися травами. Водная гладь в пруде почти не трепыхалась, инолды по ней пробегали круги, и то лишь тогда, когда на нее усаживались зелено-голубые, крупные стрекозы. Справа и слева от кресла и маленького табурета для рани, а также с обеих сторон от дорожки росли разнообразные по форме и краскам цветы… Можно молвить, даже ковры цветов таких ярких, насыщенных цветов и ароматом, меж соцветиями коих порхали бабочки, пчелы и шмели.

Этот садик был удивительным по красоте, созданный силой духов, и скорей всего духов Асила, несомненно, по замыслу Кали-Даруги. Ибо под деревьями не росли кустики, не лежали ветви аль листья, а вспять почитай впритык к стволам подступали травы, походившие на пухлые подухи мхов, всевозможных полутонов от желтого до бледно-голубого. Сами травы не имели длинных отростков, а были комкообразно собранные, однако, на них явственно просматривались крошечные листочки, а порой и махие капельки цвета.

Кали-Даруга посадив Владелину на кресло, прикрыла ей ноги сверху легким покрывалом и нежно просияв, ушла. Девушка долго смотрела на чудные цветы, колыхающие листвой повислые ветви берез, на проглядывающее через кроны небо. Она наслаждалась чуть слышимым жужжанием пчел, неспешным перелетом с цветка на цветок разноцветных бабочек, переливом серебристого пения соловья и постепенно… мало-помалу, как то говаривала демоница, набиралась сил… И также медленно выздоравливала ее основа, естество, божественная лучица, ощущая не только умную заботу, но и столь необходимое одиночество, когда плоть могла услышать божество, когда Владелина единилась с Крушецом. А позадь кресла стояла незримая им обоим Лярва оберегающая своими способностями их жизни, покой, общение и при том мгновенно передающая рани Черных Каликамов все тревоги божества.