порок, эти мрачные ненавидящие глаза, пытающиеся жеманно улыбаться и подмигивать из-под очков. Клиентов не было все равно — зато с большой казенной телеги у выхода в город раздавали бесплатные благовония.

На Дмитрия повеяло экзистенциальной стужей — в провинции, похоже, жилось несладко. Еще он почувствовал, что в Сибири совсем другая сетка рекламного имплант-вещания: продвигаемая продукция сильно отличалась от столичной.

Как только он нашел телегу на вокзальной площади, ему страшно захотелось пива. Странность, однако, заключалась в том, что хотелось не просто пива, а конкретного сорта, о котором он раньше не слышал — «Спящей Красавицы».

Конечно, как имплантолог, Дмитрий понимал, что система имеет его через кукуху точно так же, как и в Москве, только с другими параметрами — но все равно сделалось гадко. Привычный режим бытия нарушился, и изнанка мировой души стала ненадолго видна…

По дороге к новому дому его посетило много злых мыслей о сговоре сердоболов с трансгуманистами. Лошадка тащилась еле-еле, разбитый проселок грузился медленно как Контактон, и подумать время было. В усадьбу он приехал эдаким Вольтером — с презрительной улыбкой на губах и жбаном «Спящей красавицы» между ног. Жбан, купленный по дороге, был наполовину уже пуст.

В ту же ночь Дмитрию приснился кошмар — толпа крашеных крэперов в чешуе и желтых перьях под дикую начитку штурмовала пулеметную точку на горе, а тех, кто бежал назад, косил другой пулемет. Во сне было понятно, что пулемет на самом деле один и тот же, а причина иллюзии — шарообразность всех земных смыслов и вечная русская вина перед каким-то мутным начальством (то ли местным, то ли мировым, то ли опять как с пулеметом).

Прошел месяц, и выяснилось, что не все так страшно.

Пулеметы молчали. Ну или максимум отгоняли кочевых тартаренов. Зато в уездном городке было Благородное собрание, где девушек учили играть на арфе — и даже работал астрономический кружок с телескопом. Главным центром гравитации в Благородном собрании были, конечно, не арфы и телескоп, а клуб с буфетом, куда съезжалось пообщаться и выпить хорошее общество.

Дмитрий стал ездить в клуб и быстро перенял помещичью манеру одеваться — жемчужный картуз с эмалевым козырьком, сапоги из рыбьей кожи со стразами (чтобы не путали с сердобольскими крокодилами), черная косоворотка и длинный пиджак. Ему виделся в этом старомодный анархистский шик.

Скоро у него появились шапочные друзья, с которыми он играл в дурака и покер. В буфете он ударял по ликерам с пирожными — сахарная наркомания почему-то не преследуется, хотя куда вреднее множества незаконных привычек.

В общем, жизнь заладилась. Делать теперь не надо было ничего. Только покупать корм скоту и холопам. Все остальное делали они сами — и на ферме, и по дому.

Дмитрий завел новую скотину вместо угнанной, наладил контакты со скупщиками молока, откормил холопов (они уже начинали загибаться на подножном корму) — и растолстел сам, провалившись в медленный сельский быт.

Толстел он, однако, не от обжорства и сна, и даже не от ликеров из буфета.

Дело было в «Спящей Красавице». Это был местный пивной бренд, который держали два крупных сердобола — их пельменные рожи постоянно мелькали то среди черных косовороток торжественного президиума, то в социальной анимации, где похожий на мочу ручеек золота с пивного дохода заворачивал в детский приют и красил в нем стены.

«Спящая Красавица» сама по себе была вполне годным продуктом, но ее реклама загружала имплант по полной. Каждое утро перед пробуждением Дмитрию снился один и тот же промо-сон.

Сначала он видел стоящий в склепе гроб. Его крышка отлетала от удара изнутри. Обнаженная девушка с гигантской грудью даже не вставала — выскакивала из тлена, держа в руках две запотевшие пинты. Далекий бас, похожий на раскат весеннего грома, рокотал:

— Нравится, не нравится — спи, моя красавица! Мужское пиво с бесплатной эрекцией!

Лучась нежностью, девушка шагала к Дмитрию и терлась о его лицо безмерной грудью, оставляя во рту горьковатый вкус копченых сосков.

Сон действительно сопровождался сильной эрекцией, особая унизительность которой заключалась в том, что надлежащего завершения она не получала: как только Дмитрий возбуждался всерьез, девушка исчезала и он просыпался.

К импланту тут же подключался «Открытый Мозг» — и Дмитрий, сжимая под одеялом кулаки, не меньше десяти минут думал о том, какая же мразь эта сердобольская саранча, со всех сторон облепившая Россию. Потом он вставал, показывал далекой Москве фингер и наливал себе пивка.

Пивные сердоболы яростно копили на банки: их продукт продвигали по всем каналам. Даже местная Афифа, которую Дмитрий вызвал однажды по студенческой памяти на очки, в ответ на просьбу снять халатик отрицательно покачала головой, предложив для начала собрать пятнадцать номерных крышечек от «Спящей Красавицы» и выучить список городских политзаключенных. И это, объяснила она, еще промоушен. Дмитрий поневоле пил много «Красавицы», но так унижаться ради обычной мастурбации не стал.

Для женщин, кстати, выпускали свою версию пива — «Спящего Красавца», и Дмитрий вольтерьянски улыбался, воображая, чем тот водит матронам по губам в их предутреннем сне. Однако вскоре он понял, как ошибается — собираясь выпить пива, дамы в Благородном собрании говорили «не засверлить ли нам красивого», что предполагало совсем другую фетишизацию бренда.

Из-за пивных эрекций одиночество томило все сильнее. Вспоминая крэперов со станции, Дмитрий даже не пытался решить вопрос по-столичному. Хотелось сохранить уважение к себе.

В Благородном собрании собиралось много барышень и фем — и Дмитрий одно время заглядывался на них всерьез.

Нейролесби метили себя «дикхедом», или, как говорили в Сибири, «тыкомкой» — татухой с сисястым кентавром-единорогом. Символ расшифровывался просто «цисгендер, забудь». Долго смотреть на таких дев мужчине не рекомендовалось — заметив на шее или предплечье «тыкомку», Дмитрий сразу отворачивался и отходил от греха подальше. По московскому опыту он помнил, что бывает, если замешкаться.

Фемы, ориентированные на замужество, позволяли пялиться на себя сколько угодно, но намекали на полную семейную доминацию, что было ясно по их кукухам.

Дмитрий провел много дней, изучая девичьи ошейники в кисейных и атласных вырезах. Иногда он, не стесняясь, надевал смарт-очки: комбинации и сборки символов разъяснялись на специальном сайте «Грамматика Любви».

Самые молодые и привлекательные барышни носили черные фрумерские кукухи-юнисекс с анархистскими черепами и звездами, показывая, что противостоят мировой машине угнетения и лжи. Соблазнение фрумеров предполагало серьезные инвестиции, и Дмитрий в их сторону даже не косился.

Пару раз в собрание заходила милая и свежая девочка-лицеистка с золотыми и серебряными яблочками, означавшими «возможно все» — но она была дочкой банкира со второго таера, гостила у тетки, и уже по цене ее кукухи было понятно, что Дмитрия этим яблочком не угостят.

Барышни постарше носили феминитивные