Афанасий чуть моргнул ресницами в знак благодарности. Софья видела, что даже это усилие ему дается громадным трудом. Перенапрягся дедушка.

— И Блюментроста не слушайте. Я бы на вашем месте из принципа выздоровела.

Еще одно движение ресницами. Софья коснулась пергаментной сухой руки мужчины.

Холодная. Да и…

Что‑то подсказывало Софье, что от этого удара Афанасий уже не оправится.

Но ведь умрет он в своей постели! А не под ногами, кулаками и копьями разъяренных стрельцов.

Нет уж!

Хватит с нее этой вольницы! Анна смотрела серьезно.

— Сонюшка, так ведь венчаны мы уже, второй раз же нельзя…

— С этим пусть попы разбираются. Тетя, а как ты себе представляешь тайную свадьбу царской дочери? И я об этом объявить должна? Сожрут ведь! Блудом попрекать будут!

Анна поднесла руку к горлу.

— И то верно… так что ж теперь, Сонюшка?

— Сиди покамест с тестем, как оправится, там и думать будем. Но ты учти, что свадьбу будем играть широко и весело. Как говорится, не можешь спрятать — клади на видное место.

Софья поцеловала тетку и вышла вон. Хоть обдумать что и как… ага, размечталась! Не кремль, а двор постоялый, проходной и провозной!

— Соня!

Тетка Татьяна.

— Все в порядке?

Тетка выглядела спокойной и довольной.

— Народ слушает Аввакума.

— И долго еще он будет метать бисер перед свиньями?

— Стыдить он их еще долго будет. А вот устыдятся ли…

— Если что — поможем. Тетя, на тебе весь этот бабский зверинец.

— Соня?

— Любава сейчас всем этим заниматься не сможет. Она в тягости, к тому же нерешительна, сама знаешь. А вот ты можешь всем объяснить, кто тут главный. Занимайся. Вся женская часть Кремля на тебе.

— И ты?

— А на мне будет мужская часть.

— Соня! Ты с ума сошла?! Это же…

— Попрание всех традиций. Размазывание моей репутации. Да и как еще меня слушаться будут. Знаю. А кто еще? Мальчишки, что ли? Феденька с Ванечкой?

Татьяна прикусила губу. А ведь и верно.

Некому. Сопливы еще племянники. Как ни странно признавать, но только у Софьи хватит и сил и решимости, и… ведь по трупам пойдет, коли надобно. А и… пусть пойдет! С Татьяны хватило ночного боя. Куда только и милосердие делось?

— Справишься?

Софья усмехнулась. Зло и насмешливо.

— До Алешкиного возвращения. А там пусть сам разбирается, ежели кого успеет помиловать.

Это она уже решила. Пусть она будет плохой, а Алексей — добрым и хорошим. У нас же вечно так! Человек может быть хорошим только при сравнении. А сама Софья может продержаться до осени, только если будет рубить головы направо и налево. И — продержится.

— Вернулись бы, — отвечая ее мыслям, вздохнула Татьяна.

Софья сделала два шага вперед.

— Тетя, — почти шепотом, только чтобы Татьяна слышала. — Отпиши Степану. Расскажи о ситуации, я тоже Алешке отпишу, надо будет, как Степан приедет, замуж тебя выдавать. Жизнь не кончается, а тебе семья нужна, дети, дом свой…

Татьяна запунцовела так, что алым даже по шее метнулось.

— Сонюшка…

— Отпиши, тетя. И начинай гонять всю эту бабью свору. Будет, что вспомнить замужней женщиной.

Татьяна усмехнулась.

— Ох и лиса ты…

А Софья того и добивалась. Скорбеть не время, потом поплачем. Жизнь продолжается и ей не плакальщица над братом нужна, а союзница. Что и получится в результате.

Софья подмигнула тетушке и решительно направилась распоряжаться насчет похорон.

* * *

Анфим Севастьянович смотрел на крепость Кинбурн.

Да, высокая. Но…

Пушечный выстрел в качестве 'здравствуйте, к вам гости', вполне подошел. Ядро громыхнуло в стену. По ней забегали, засуетились. Можно бы вступить в бой. Сделать насыпи, размолоть стены в труху.

Можно. Только — не стоит.

Кинбурн слишком близко к планируемой границе. Эта крепость нужна им, как русский форпост. И гарнизон тут будет значительный. Ее укреплять, а не разрушать надо.

Так что пришлось поднимать белый флаг для переговоров и ехать поближе к стене.

Там парламентеров заметили и тоже махнули белым полотнищем — мол, давайте поговорим. Не прошло и получаса, как на стене появился турок.

Ферхад — паша, комендант Кинбурна.

Хитрово смотрел на него с безразличием опытного мясника, разглядывающего сотого барана. Резать? Пустить на племя? Нагулять жирок?

Кажется, турок это почувствовал. По полному, лунообразному лицу под чалмой струился пот.

— Почь…чем пожаль…

Кажется, это было, 'почто пожаловали?'. Ну — ну…

Анфим Севастьянович кивнул толмачу. Кстати — одному из царевичевых воспитанников, именем Филимон. Мальчишка открыл рот и разразился длинным приветствием, которое сам Анфим понял с седьмого на десятое. Кажется, паренек восторгался храбростью и удалью паши, желал ему всего самого наилучшего и призывал на него и его семью благословение пророка. Как‑то так. С другой стороны — война ведь не повод хамить противнику?

Паша, чуть пришедший в себя после приветствия, тоже открыл рот. И тоже выдал ответную речь не короче. Минут десять они просто переговаривались, обмениваясь любезностями. Воин не торопил парня. Пусть так, если принято…

Но наконец они перешли и к делу. И паша поинтересовался, что привело храбрых русских воинов под стены его ничтожной крепости.

Юноша перевел это боярину — и мужчина кивнул.

— Скажи, что мы пришли с войной. И предлагаем ему почетную сдачу. Мы выпустим его со всеми людьми — и пусть уходит в Очаков. Мы можем взять Кинбурн. Но нам не хочется сначала рушить, а потом восстанавливать крепость и зазря класть людей. Я знаю, их тут тысячи полторы. Нас же более пяти тысяч. Они погибнут без чести и смысла.

Филимон послушно перевел сие туркам. Паша задумался — и принялся что‑то говорить.

— Не соглашается.

— А ты еще раз скажи, что мы их перебьем.

Филимон кивнул. Торговаться его учить не надо было. Уже обучили. Причем — по самому жесткому методу. Голландскому. Так что следующие полчаса под стенами крепости были заняты переговорами. Турок сначала сомневался, что крепость возьмут потом прекратил юлить и согласился, что — да. Сопротивляться глупо.

Но где гарантии?

Честное слово Анфима Севастьяновича убеждало мало — турки пока с ним не сталкивались настолько тесно. Хотя лгать мужчина не собирался.