– Хорошо, что ты быстро пришел, – сказал он, не прекращая вращательных движений кистью правой руки. – Садись, – он на мгновение вытащил ладонь с зажатым в ней пестиком из горшочка и указал на круглый стул напротив себя.

Я молча приблизился к столу и сел. Комнату освещали свечи, горевшие по углам. Четыре больших свечи – по одной в каждом углу. Как это, в каждом углу? Быть такого не может!

Я на секунду зажмурился и снова оглядел комнату. Да, она была абсолютно круглой, но в каждом из углов в черной мраморной чаше горела высокая белая свеча.

Терапевт заметил мое недоумение и улыбнулся.

– Чему ты удивляешься, Шуа?

Его улыбка показалась мне очень знакомой. Я внимательнее пригляделся к его плавным чертам лица, короткой каштановой бородке и мягким усикам. Все-таки странно, что глава Направления столь молод, я уже привык к седобородым старцам-учителям.

– Так чему ты удивляешься, Шуа? – повторил вопрос Терапевт.

– Как могут быть углы в круглой комнате? – сказал я.

– Если бы сегодня, – начал Терапевт, продолжая тереть пестиком по дну горшочка, – на берегу Соленого моря оказался посторонний, он бы не просто удивился, а пришел в остолбенение, увидев, как мальчик, почти ребенок, уносится в глубину моря, не касаясь ногами поверхности воды. Тебя это тоже удивляет?

– Конечно, нет, учитель Асаф, – ответил я.

– Почему?

– Ну-у-у, это ведь просто. Нашел желтую линию, и все, дальше от тебя почти ничего не зависит.

– Просто, когда знаешь, – улыбнулся Терапевт. – Я, например, знаю, как в круглой комнате могут появиться углы, и поэтому совершенно спокойно наблюдаю за этим явлением. Удивляться, Шуа, нужно не чудесам, а тому, что ты не понимаешь, как устроен мир.

Он улыбнулся, и у меня от его улыбки защемило сердце. Она кого-то мне напоминала, кого-то очень знакомого, близкого, очень близкого. Но кого?

Терапевт поставил горшочек на стол.

– Брат Реувен рассказал мне о печати другой стороны. Не волнуйся, из этой комнаты ты выйдешь без нее. Но, прежде чем мы займемся печатью, я хочу поговорить с тобой о более важных вещах. И этот разговор требует подготовки.

Я приготовил специальную мазь, – Терапевт указал на горшочек. – Помажь ею виски, середину лба и центр ладоней. Потом возьми правой рукой вот этот камень, – он положил на стол передо мной ноздреватый обломок, – прижми его к мази на ладони. Закрой глаза и левой рукой проведи мазью по векам. Только проведи, самую малость.

Ты сразу заснешь, и будешь видеть странные сны. Я останусь рядом и помогу тебе разобраться в том, что ты видишь. Ничего не бойся и постарайся понять как можно больше. Сядь в кресло, сосредоточься и начинай.

Я послушно выполнил указания Терапевта. Кресло, высеченное из куска черного обсидиана, оказалось на редкость удобным. Каменное сиденье и спинка облегали тело лучше мягких подушек. Я осторожно запустил палец в горшочек и вытащил немного желтоватой мази. Она благоухала сушеными смоквами, миртом и печным дымом. Запах казался вкусным, и я без всякой боязни намазал лоб и виски. Снова запустив палец, теперь уже глубже, я извлек изрядное количество мази, заполнил ею середину ладоней и взял обломок камня. Он словно прилип к правой руке. Я прикрыл глаза, провел пальцем по векам и полетел.

Серые, белые, черные нити тумана закружились перед глазами. Ветер бил в лицо так сильно, что стало трудно дышать. Я спал? Не знаю, мое состояние скорее походило на бодрствование, чем на сон. Веки были закрыты, но я прекрасно все видел и понимал.

– Не пытайся открыть глаза, – послышался голос Терапевта. – Ты все равно не сможешь этого сделать. Но четкость видения станет хуже.

Туман рассеялся, и я увидел большой белый дом на склоне горы, поросшем курчавой растительностью. Я не мог разобрать, это кусты или маленькие деревья. Слева и справа горбились горы, округлые, словно морские волны.

– Галилея, – раздался голос Терапевта. – Дом Вестника.

Спустя мгновение я оказался в большой комнате. Вестник, высокий мужчина с начинающей седеть бородой, живыми коричневыми глазами и выпуклым блестящим лбом, испещренным глубокими морщинами, завернувшись в белый плащ, сидел в кресле. Возле его ног двумя рядами расположились ученики. Вестник медленно говорил, а ученики, судя по движениям губ, – повторяли. Слов я не слышал, но каким-то образом понимал, о чем идет речь.

– Сыны Тьмы думают, будто на зло нужно отвечать добром. Так, считают они, можно исправить мир. Но если принять за истину это высказывание, чем же тогда мы сможем ответить на добро?

Говорил Учитель Праведности: на зло отвечай справедливостью, а на добро добром. Не пытайся изменить мир; ты можешь улучшить только себя самого. И если преуспеешь на этом пути, то поймешь, что весь мир прячется в твоем сердце.

Вестник замолк, прикрыл глаза и замер, словно прислушиваясь, а ученики нараспев начали сто один раз повторять изречение.

– Он может меня увидеть? – тихонько спросил я Терапевта.

– Не бойся, Шуа, – громко ответил тот. – Ни увидеть, ни услышать нас не могут. События, за которыми ты наблюдаешь, произошли много лет тому назад, и большинство людей, принимавших в них участие, давно мертвы. Камень в твоей руке взят из стен этого дома, и сейчас он поведает нам то, что успел запомнить. Память камней избирательна и устроена по-другому, чем у людей. Поэтому не удивляйся отрывочности и фрагментарности.

– Я слышу язык камней, учитель Асаф?

Раздался короткий смешок.

– Да, так говорят камни. Но в том, что понимаешь их речь, нет твоей заслуги. Уши и глаза открыла мазь, изготовленная мною. Когда ее воздействие закончится, ты снова перестанешь понимать этот язык.

– Хороший торговец, – продолжил тем временем Вестник, – так хорошо прячет от жуликов свои товары, что лавка кажется пустой. Подобно ему избранный, наполняющий себя Светом, выглядит глупцом в глазах детей Тьмы. Им тоже кажется, будто он пуст. В нашем мире торжествует несправедливость, а злодеи преуспевают, иначе у человека не было бы свободы выбора.

Он помолчал немного и добавил:

– Как же узнать, кто идет путем Света, а кто лишь притворяется? Если у человека заносчивый вид, и он наполнен желаниями, словно гранат зернами, поведение его манерно и устремления похотливы, – знай, он даже не приблизился к обочине дороги.

Ученики зашелестели, словно крона дерева под порывом ветра. Вестник прикрыл лицо полой плаща. Урок, по-видимому, закончился, но я не успел этого увидеть, потому что оказался в другой комнате.

Женщина благообразного вида с преисполненным достоинства лицом накрывала на стол. Ей помогала молоденькая смешливая девушка. Все ее веселило, и она то и дело прыскала в кулак от смеха. Женщина поглядывала на нее неодобрительно.

– Хватит, хватит дурачиться, Марта, – наконец не выдержала женщина. Но упрек был произнесен так сердечно, что девушка не обратила на него внимания.