Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Общество, стремящееся осмыслить свою особенность перед лицом отличных культур, делает это, прибегая к различным литературным жанрам. Прежде всего это, конечно же, диалоги – диалоги между древними и новыми людьми, между язычниками и христианами, между людьми цивилизованными и дикарями, наконец, между своим компатриотом и иностранцем. Все эти многообразные выражения исконной бинарной оппозиции «чужие/свои» были задействованы писателями XVII столетия. Если в прежние столетия, также хорошо знакомые с этим жанром, победа в большинстве случаев доставалась христианину-европейцу, теперь много дельного можно было услышать от какого-нибудь канадского дикаря, от лица которого проводилась критика всего, что не устраивало стоящего за спиной у этого дикаря автора. Другим приемом, позволяющим взглянуть на собственную особость как бы со стороны, является описание, сделанное иноземным (а порой даже инопланетным) путешественником, с удивлением взирающим на европейские обычаи и нравы (хотя устами этого иноземца, конечно же, мог говорить лишь тот, для кого европейская культура была родной). Такой путешественник, как правило, находил у европейцев много нелепого и попросту вредного, особенно напирая на то, что в его отечестве ничего подобного быть не может. Если первый жанр позволял заявить о собственном превосходстве, а второй – указать соплеменникам на недостатки, то представить себе картину общества, избавленного от европейских пороков и обладающего неоспоримыми достоинствами, а потому достойному стать примером для подражания, можно было прибегнув к третьему жанру – жанру утопии. Франция никак не может претендовать на пальму первенства, ибо сочинения Т. Кампанеллы, Т. Мора или Ф. Бэкона появились не на ее почве. Однако в XVII в. французские писатели наверстали упущенное[528].
По-видимому, первой утопией, написанной по-французски, стала напечатанная в 1616 г. книга с пространным, как тогда было принято, названием: «История великого и достославного царства Антанжиль, неизвестного до сих пор историкам и космографам: состоящего из six vingts весьма красивых и плодородных провинций. С описанием оного и его nompareille устройства, как гражданского, так и военного. О просвещении юношества. И о религии. Все это в пяти книгах»[529]. Рассказчик, плававший на одном из кораблей голландской флотилии в Индию, познакомился там с посланником некоего христианнейшего короля, каковой и описал ему историю и нравы своей родины. Описав правление страны (конституционная монархия) и систему налогообложения, автор посвятил целый раздел образованию молодежи этого славного царства, особенно подчеркивая, что здесь в равной степени уделяется внимание как разуму, так и телу, закаляемому гимнастическими упражнениями. Образование здесь носит практический характер и, помимо прочего, готовит юношей к военной службе. Н. ван Вингаарен совершенно справедливо замечает, что автор романа, срывающийся за инициалами I.D.M.G.T., не усматривает в заморском царстве ничего радикально нового, а только представляет знакомые ему институты Франции времен Генриха IV с представляющимися ему необходимыми усовершенствованиями.
В 1676 г. Габриэль де Фуаньи (1630–1692) «Известие о Южной земле»[530]. Герой этого повествования, Жак Садеер, получил воспитание у лиссабонских иезуитов, потом похищен пиратами, а когда пиратский корабль потопили неизвестные науке гигантские птицы, спасен обитателями Южных земель и обласкан ими, поскольку этот герой был гермафродитом, а гермафродитизм внушал почтение южным людям, которые и сами были андрогинами. Эти почтительные к гермафродитам люди были вегетарианцами, почитали Бога в полном молчании и большое внимание уделяли воспитанию молодежи, для каковой цели у них были устроены специальные дома. В возрасте двадцати лет их питомцы изучают философию, затем до двадцати пяти лет занимаются астрономией, и наконец, до двадцати восьми штудируют сочинения историков. К тридцати годам они считаются людьми зрелыми и могут получить чин лейтенанта своего учебного заведения. Кроме того, они достигли больших успехов в физике и показывали путешественнику удивительнейшие изобретения.
Дени Верас (1635–1683) написал, пожалуй, самую известную французскую утопию – «Историю севарамбов». Герой этого романа, любитель путешествий, отправился плавать в южные моря и после кораблекрушения вместе с многочисленной экспедицией выбрался на неведомый берег. Здесь он обнаружил весьма развитую цивилизацию, многие черты которой должны были послужить примером для европейцев. Помимо описания брачных обычаев и религиозных обрядов (солнечный культ) этой вновь открытой страны, путешественник сообщает о евгенических мерах, принимаемых ее жителями: всех имеющих тот или иной физический изъян высылают в некий город, все жители которого, таким образом, либо хромы, либо горбаты, зато во всех прочих поселениях живут исключительно здоровые люди. Государственное устройство страны севарамбов представляло собой неограниченную монархию, смешанную с теократией (правитель считается вице-королем солнечного божества), причем губернаторы, назначаемые государем, также обладали властью почти ничем не ограниченной. Государственной религией является культ солнца, причем этот последний, как мы уже сказали, служит опорой и основанием для государственной власти. Мудрый государь севарамбов отказался от классовой структуры общества и вместо этого разделил весь свой народ на должностных и частных лиц. Более того, он отменил право собственности, сделав все земли и богатства страны собственностью государства; подданные же получают все это в пользование от должностных лиц. «Со времени установления этих законов все севарамбы богаты, хотя и не имеют никакой собственности»[531]. Всякий получает все, что ему необходимо, обратившись к должностному лицу, и не платит ни податей, ни налогов. Чтобы народ не обленился, его поддерживают в бодром состоянии посредством полезного и умеренного труда.
Н. ван Вингаарден отмечает два любопытных обстоятельства: во-первых, французские утопии XVII в. считают войну самым естественным делом для обитателей тех отдаленных земель, куда судьба заносит описывающих их европейцев. Жители утопий отнюдь не пацифисты, а от европейцев отличаются лишь тем, что готовятся к войне смолоду. Во-вторых, в этих землях почти не находится места для изящных искусств: их обитатели явно отдают предпочтение занятиям, приносящим практическую пользу. Авторов утопий занимают проблемы просвещения, а эстетические вопросы они оставляют без внимания.