— Улыбнулся я.— Давай-ка я тебе малинки пособирать подсоблю. Вдвоем оно и быстрее, и веселее, да и не так страшно рядом с медведицей, тебе красавица будет.

Вот так мы и познакомились. Беляна моя, с тех пор, каждый день в лес бегала. То за ягодками, то по грибочки. Но только то отговорка, ко мне она спешила. Каждый день мы встречались. Полюбили, как в единое чувство сплелись, ходим по лесу, за руки держимся, и глаза оторвать друг дружки не можем. Все бы хорошо, да только, верит мне моя Беляна, а я ей вру. Она думает, что к обычному парню на свиданье бегает, а оказывается к оборотню, а я и открыться боюсь. Не пара для девушки зверь лесной, узнает, бросит, а как мне дальше жить?

Год встречались, а по весне, она мне и говорит.

— На днях сватов засылают. Тятька замуж отдает, за сына богатого медника, в город. Но я не хочу идти за нелюбого, а от тебя предложения не дождаться, али не мила тебе?

Что тут делать? Открылся я? Сказал, что оборотень, и что потерять боюсь, и что держать права не имею. Пусть сама решает. Что выберет, тому и бывать. Там у нее нормальная семейная жизнь и покой будет, а тут темный лес да нежить в мужьях. Неволить не буду, права не имею.

Задумалась она, нахмурила бровки свои, да и говорит:

— С любым и под еловой лапкой хоромы, а с нелюбым и терем поруб. Завтра, чуть свет, приду к тебе и останусь женкой до скончания века, а сейчас с родителями, да с сестрами и братьями попрощаться хочу. Дороги они мне. В глаза им посмотрю, в памяти облик оставлю, но ничего не скажу, боюсь удержат, да не отпустят.

Пятьдесят шесть годов три месяца да один день прожили мы вместе душа в душу, не поссорились ни разу, троих сыновей да дочку народили, все, как и я оборотни. Сегодня с нами на сечу пойдут, в стороне не останутся. Постарела за это время моя Беляна, но все одно, краше нее никого для меня не было. Любил до смерти, всю жизнь обожал красу мою. Но закончилось все. Как-то на зорьке ушла дорогой предков к Калиновому мосту моя любовь, и унесла с собой душу. — Ратмир вздохнул. — Но так и не дошла женка моя до Нави, на кромке осталась, меня дожидается. Короток человеческий век, а я бессмертный. Ждет меня, а я прийти не могу. Сил уже нет, пусто в сердце без жены, но боги мне бессмертие дали, будь оно проклято«.

Ратмир замолчал, и в наступившей тишине, только костер потрескивал сучьями, словно пытался что-то добавить к рассказу, но не решался.

— Рода надо молить. — Слава вытерла мокрые от слез глаза. — Он справедлив и милостив. Только вот как-то неправильно это. Обычно о здоровье и долголетии просят, а тут о смерти...

— Смерть иногда слаще жизни. — Буркнул в костер Богумир, — я вот без тебя, то же жить не хочу.

— Может ты попросишь? — Ратмир посмотрел Славуне в глаза с такой мольбой, что та не выдержала и отвернулась. — Может прислушается к тебе высший, дарует мне освобождение?

— Я попробую. — Вздохнула девушка. — Может это конечно и невместно, о смерти просить, но и жить вот так, как ты тоже не дело, боль одна.

Она еще хотела что-то сказать, но тут на поляну начала выбегать волчья стая. Пришло время. Впереди их ждет бой с нечистью, и они готовы умирать.

***

— Вот зачем он ее с собой взял? Не место девке там. Какая о нее польза в сече, одни только неудобства. Лезете вы бабы всегда туда, куда вас не просят, потом жалуетесь на судьбу... — Даждьбог бегал по Прави, разбивая густой туман под ногами, и плевался словами в сторону жены.

— Не отпускала его одного Слава. Сказала: «Один раз без меня сходил, и бесчувственным вернулся. Вот и довольно с тебя, больше без догляда не оставлю». — И откуда, что только берется, вроде и девка скромная, а скрутила парня так, что пикнуть не может. Он потому и перечить не стал, что сказать супротив ее воли ничего не может. Как краса Славке вернулась, так не оторвать теперь сына от невесты. Ходит за ней, как бычок на привязи, в рот заглядывает. — Улыбнулась Морена.

— Дурак! — Даждьбог остановился напротив жены, и посмотрел в глаза. — А я смотрю тебе это нравится? — Затем отвернулся, и зло рыкнул. — Помеха она будет. Там и так тяжко.

— Не будет. Встанет сзади и гимны Роду, о победе петь будет. Поддержка высшего в сече, не помешает. — Богиня обняла мужа. — Верить детям надо, они давно выросли, и лучше нас знают, как жить.

— Выросли... — Недовольно пробубнил тот. — Росту большого, да ума малого. Ладно. — Махнул он рукой. — Посмотрим, что из этого выйдет, но ежели что, то я нарушу закон. Спущусь и в сечу вступлю, даже если меня после этого бессмертия лишат. Мне сын дороже закона.

— Погоди. — Отстранилась Морена и прислушалась. — Там Славушка о чем-то молит. Смерти просит. Меня просит, и самого Рода. — Она замерла, словно прислушиваясь. — Ратмир умереть хочет? Все неймется старому. Погоди, погоди... — Она зажала ладонью губы мужа, пытавшегося что-то ответить. — И ведь откликается на ее молитвы высший, услышал смертную девку. Вот чудо, так чудо, дарует оборотню смерть. Ну и дела! Ну и невестка у меня! Пигалица еще несмышленая, а с самим Родом разговаривает. Повезло сыну, как тебе когда-то. — Она улыбнулась, заглянув в глаза Даждьбога. — Под приглядом будет. С такой-то женой, худого не сотворит.

— Это неясно, кому еще повезло. — Незлобно огрызнулся тот, и поцеловал губы богини смерти.

— Чего болтаете попусту. Пока вы лясы точите, там уже сеча начинается. — В Правь влетел, потрясая посохом, взлохмаченный Перун. — На готове будьте. Ежели что, то вниз спустимся.

— А как же правила? — Усмехнулась Морена.

— Плевал я на все правила, там мой внук и моя невестка, они мне дороже. — Он махнул сорвавшейся с пальцев молнией, и замер. — Все, молчим, смотрим и ждем.

***

— Идут. — Прокатился тихий шепот по волчьей стае.

Они стояли на дороге ведущей к спящей, и не знающей