проводили ревизию в казенных учреждениях Западной Сибири. В местных судах они открыли большое количество дел, которые годами лежали без движения. Об одном из них они докладывали в Сенат в январе 1828 года: «Дело это несколько месяцев было удержано в Тюменском земском суде, более году продолжалось в окружном и без малого столько же времени оставалось без решения в губернском суде; не далее, как в октябре месяце 1827 года сближено было оное к окончанию и к представлению на ревизию управляющего губерниею»[75]. Были и другие дела, о которых сенаторы докладывали в Сенат: «Одно о преступниках Прокопьеве и Овечкиных началось в 1823 году, другое о преступниках Калининых и Анциферове восприяло начало в 1824 году, и третье о каторжном Ливинцеве и других открылось в апреле 1825, но все они решены губернским судом не прежде, как в начале истекшего года»[76].

С годами положение дел не менялось. В 1883 году управляющий седлецкой казенной палатой писал в канцелярию министра: «На основании установленных для здешнего края правил, задержанные казначействами фальшивые кредитные билеты передаются начальникам земской стражи для производств на первых порах дознаний, и затем уже дела эти получают дальнейшее законное направление; но, к сожалению, как опыт показывал, дознания бывают безуспешными и дела эти в дальнейшем ходе прекращаются. Не успешность в производстве сих дел следует отнести к неопытности начальников земской стражи, отсутствию энергии и неумению взяться за дело»[77]. Недаром майор Смельский уверял министра финансов, что не будет никакого следствия о фальшивых билетах в делах, «которые свыше 10 лет без всякого движения и заключаются в бесплодной переписке одних лиц с другими»[78].

Такое неспешное разбирательство давало возможность некоторым преступникам скрыться до вынесения приговора. В одном из рапортов сенаторов говорилось о двух преступниках, которые, пока шло следствие, пустились в бега, и про них просто забыли — «оставлены не только без преследования; но ни от кого не дано об них знать»[79]. Возмутило петербургских ревизоров и дело, обнаруженное ими в Томском земском суде. «Найдено нами, — писали они в Сенат, — дело о четырех преступленниках, сознавшихся при допросе в томской городской полиции в намерении делать фальшивые ассигнации и в покупке для сего 72 поллистов золотообрезной <бумаги>, и что всего непростительнее в акте Земского суда нигде не записано, кем сии преступники, когда и с каким видом куда отпущены и где находятся»[80]. Спустя полвека Г. П. Каменский писал министру примерно о том же: «В Ковенской губернии было много задержано фальшивых билетов и об этом наряжались следствия, из коих 13 следственных дел, вместе с фальшивыми билетами вовсе пропали, и о пропаже их производят ныне особые следствия»[81].

К середине XIX века в стране уже действовало значительное количество нелегальных мастерских, выпускавших подложные кредитные билеты. При обыске в 1862 году у крестьян Степана Самбурова, Якова Иванова и Козьмы Семенова, проживающих в Москве в нанимаемом доме, были обнаружены следующие приспособления: «Чугунная скоропечатная литографическая машина, между валиками которой положен литографический камень; на камне под кожей положено 13-ть листов, на каждом из них четыре просвета для 25-ти рублевых ассигнаций; на камне с одной стороны форма, с которой оттиснуты те просветы, а на другой приготовлены сетки; под скамьей, на которой стояла машина, найдено много сожжённой бумаги, из лоскутов которой видно, что были уже деланы пробы оттисков просвета и столбиков, имеющихся на 25 рублевых билетах. На столе, на котором горела свеча, оказалось: четыре формы 25-ти рублевых билетов, вырезанные на меди, оттиски сетки и столбиков, ¾ фунта вишневого клея, 3 золотника красной краски, ¼ фунта крепкой водки, в банке белая олифа с губкой, черный состав в виде краски в небольшом куске, губка, 6 кусков пемзы, двое ножниц, поднос, на котором растерты краски коричневая и красноватая; на комоде найдено: поднос с серой, суриком, белой и коричневой красками, валик, обмазанный дикой краской, чугунный пестик и другие разные вещи, указывающие на приготовления к подделке фальшивых кредитных билетов. По рассмотрении медных форм, оказавшихся на столе, на одной из них оказалась форма билета 25-ти рублевого достоинством 1856 года с вырезанными в разных местах номерами»[82]. Как видим, предприимчивые крестьяне устроили небольшое предприятие по производству фальшивых 25-рублевых кредитных билетов, оснастив его необходимым типографским инструментом и материалами.

Такие мастерские в документах государственных учреждений зачастую именовались «фабриками», и это неслучайно, поскольку тиражи фабрикуемых ими фальшивок могли достигать значительного количества. В 1878 году в Московской губернии была открыта крупная шайка (к суду привлекли 21 человека) подделывателей и распространителей 1-, 5- и 25-рублевых кредитных билетов, 3-рублевых купонов Московского земельного банка, а также 15- и 25-копеечных монет из цинка и шпиатра[83]. В обвинительном заключении говорилось о способе изготовления фальшивых купюр: «Подделка и печатание происходили следующими образом: вырезалась на камне гравюра фальшивого кредитного билета, с этой гравюры для быстроты и удобства печатания на листе бумаги, покрытой гуммиарабиком, отпечатывалось несколько, например, 6 билетов, лист этот накладывался на тщательно вышлифованный камень и несколько раз пропускался через машину, вследствие чего на камне получалось 6 переводов, с которых можно было печатать несколько сот штук фальшивых кредитных билетов»[84].

Безусловно, большинство подделок не отличалось изяществом и качеством выделки. Чаще всего это были весьма грубые подражания подлинным банкнотам, но зато выпускались они в немалом числе.

Впрочем, следует сказать, что в некоторых случаях крестьянское фальшивомонетничество опиралось на достижения науки и техники. Так, в 1884 году в Воронежской губернии был арестован крестьянин Уразовой слободы Федор Белецкий, который, как оказалось, имел в своем доме «тайную фотографию». В акте обыска крестьянского дома зафиксировано, что были «найдены: поломанная машинка и медные пластинки длиною в 4 и шириною в 2 вершка, на которых, как объясняет жена Белецкого, и выделываются, при помощи фотографического способа, фальшивые кредитные билеты. Кроме того, в доме Белецкого найдены краски, подходящие под цвет на фальшивых билетах, и в склянках острая водка и глицериновое масло, способствующие к передаче с одного предмета на другой»[85]. В судебном приговоре было зафиксировано, что Белецкий «в период времени с 1877 по 1884 г. производил подделку государственных кредитных билетов рублевого и 3-х рублевого достоинства, употребляя для этого особый, им же приготовленный станок, а также металлические пластины и камни, на которых он предварительно вырезывал изображения кредитных билетов, а затем переводил их на бумагу»[86]. По-видимому, «продукция» Белецкого была вполне сносного качества, поскольку в течение семи лет он ни разу не был заподозрен в изготовлении фальшивок. Возможно, его «предприятие» действовало бы с успехом и более длительное время, если бы не жена. 30 сентября 1884 года она «чрез родную мать свою, Акулину