Я оглядел остальных присутствовавших. С отцом, господином Александром Ивановичем Аркадьевым, мне уже довелось встретиться. А вот других я видел впервые.

У отца было три сына и одна дочь. Старший — высокий с утонченными чертами лица Евгений Александрович. Лет ему было лет тридцать пять, он носил тонкие черные усы, а волосы зачесывал назад, на отцовский манер.

Средний — Петр Александрович, будущий адвокат конторы Генцельмана. Чуть косой на правый глаз, с большой щелью в передних зубах. Не ему ли меня от инквизиции защищать придётся? Хе-хе! Вряд ли.

И я, младший, Максим Александрович, которого ни во что тут не ставят. Паршивая овца, а теперь ещё и источник конкретных неприятностей.

Самая младшая из всех по возрасту — дочь Дарья. Единственная, кто хотя бы смотрел на меня не как на грязь из-под ногтей, подмигивала, строила рожи и всячески веселилась, за что время от времени получала замечания от отца.

Еще была мачеха. То, что это не наша мать, было понятно сразу. Девушка лет двадцати, с пышной грудью и такими же пышными губами годилась главе рода в дочки. Что стало с настоящей матерью, я не знал. Скорее всего, померла.

Мачеха сидела по левую руку от отца, руководила слугами и тщательно следила за протоколом, чтобы еду подавали согласно старшинству и важности — видимо, происходила она не из важного и могущественного рода, вот и тешила самолюбие. Соответственно, нам с Дарьей блюдо принесли в самом конце, когда все уже позвякивали вилками и ложками.

К ужину подавали томленного в сметане осетра с лисичками и зеленью. На закуску предлагали икру лососевую и щучью, паштет из гусиной печени с домашним взбитым маслом, маринованные в уксусе баклажаны с голубым сыром, чесночные гренки.

На второе вынесли говяжий окорок, запеченный в печи. Натертый травами и лимоном, печеный в не слишком горячей температуре всю ночь, подкопченный дымком из березовых поленьев окорок выглядел очень аппетитно.

С трудом сдерживая себя, я принялся к трапезе. Сначала умял осетра. Он просто таял во рту. Маслянистый, чуть сладковатый вкус, растекшийся по рецепторам, едва не заставил меня застонать от удовольствия.

— Мясо пересушено, — заметила мачеха, глядя на свою тарелку так, будто там был таракан.

— Вроде, вполне себе неплохое, — ответил отец, отправляя в рот добрый кусок печеной говядины.

— Пересушено! — с нажимом повторила девушка.

Слуга тут же подскочил к ней, поспешно заменил тарелку. Но вместо благодарности получил тычок в бок, из-за чего чуть не выронил тарелку. Ишь, сучка, власть какую в доме взяла. Не иначе, хорошо ублажает отца ночами.

Начали говорить о всяческих пустяках. Петр рассказывал про какие-то адвокатские дела его конторы, хвастался. Старший Евгений отвешивал едкие комментарии по этому поводу.

Потом отец поднялся фужер, сказал:

— Предлагаю тост! За нашего Петра.

— И за Максима! — едко добавил Петр.

— Помянем Максима, — хищно улыбнулась мачеха, поднимая фужер с шампанским.

— Мария, не надо так, — одернул ее отец.

— А разве я не права?

— Правы, Мария Николаевна, — кивнул старший, Евгений Александрович, злобно зыркнув на меня. — Максимка дров наломал. Род наш подставил. За что и должен ответить.

— Хватит! — рявкнул отец. — Закрыли тему!

Некоторое время ели молча. Потом вновь вернулись к обсуждению адвокатской карьеры среднего сына.

Подали чай, а к нему различные сладости. Отец отсел с Евгением и Петром к камину, где им подали кофе. Мне присоединиться никто не предложил. Я, конечно, срал на их общество, но сам факт такого демонстративного небрежения вывел меня из себя. Чувствуя, что если сейчас же не уйду отсюда, то начну чистить всем морды, я поспешно двинул к себе в комнату, где с удовольствием разлегся на кровати и тут же уснул.

* * *

Школа… Какое гадкое слово! В первом же звуке слышится шипение ядовитой змеи. А потом спотыкание лошади и тугой свист летящей прямо в спину стрелы: ш-ш-ш-ко-ла-а!

Я смотрел на огромное здание, разделенное на четыре корпуса, из окна отцовской машины и думал о глобальном: сгорит ли школа вся, случись ей гореть от магического заклятия, или есть у нее какие-то блокирующие конструкты? Из рассуждений выходило, что сгорит. Но не факт, не факт. Уж, наверное, пытались, и не раз. Так что должна была администрация принять меры.

К школе меня привез водитель, исполняющий также и роль охранника.

— Вам пора, — пробасил он, открывая дверь. — Приятного дня!

Издевается, что ли?

Я вышел из машины и побрел по мощенной камнем дорожке. Школа богатая, это понятно было и по отделке из белого мрамора, и по золочёным ручкам на дверях. Школьники тоже, одеты хоть и в одну форму, но в украшениях отличались широким размахом. И чем выше был аристократический род, тем пафосней был его отпрыск.

— Макс! Привет! — окликнул меня кто-то.

Я оглянулся. Ко мне бежал толстый потный парень, радостно улыбаясь. Память среагировала быстрей рефлексов, и в голове всплыло имя толстяка: Сопля.

Какого…

— Макс, привет! — Сопля подскочил ко мне, схватил мою руку своей, мягкой, потной, похожей на осьминога клешней.

— Слушай, я тут опаздываю… — начал я сходу придумывать оправдание, чтобы отделаться от толстяка.

Но Сопля был настойчив.

— Так нам вместе, один предмет же будет. Пошли в аудиторию.

Но далеко отойти мы не успели, нас окликнули:

— Эй, стоять!

Сопля остановился сразу, а вот я, не привыкший к такому обращению, даже и ухом не повел и не замедлился.

— Макс, ты чего⁈ — сдавленно прогундосил Сопля.

— Чего? — не понял я, оглядываясь.

— Нас же Королев позвал!

— Кто такой этот Королев?

Отвечать Сопле не понадобилось, я и сам увидел идущих к нам парней. Толпа вокруг них учтиво расступалась, боясь даже задеть плечом. Сам Королев шествовал чуть впереди. Это был высокий крепкий брюнет, тонкие черты лица и надменный взгляд говорили о его высоком происхождении. Вокруг него собралась его банда — все, как на подбор, крепыши.

— Эй, троечник! — бросил Королев мне.

Я аж потерял дар речи. Чувствуя, как разум начинает наполнятся кипучей злобой, я выдохнул:

— Это ты мне, что ли?

— Да, тебе, троечник! — ухмыльнулся парень.

Я не сразу понял, что он имеет в виду не мою успеваемость в школе, а уровень силы рода.

— Вы деньги принесли?

Сопля тут же засуетился. Булькая носом, принялся выискивать в своих карманах деньги.