Дом милиционера. Вечер.

Милиционер наблюдает за дочкой в бинокль. Из-за его спины выглядывает его жена Галя:

– Как там наша доня?

– Скучает.

– А Микола?

– Та, как привязанный за Элеоноркой.

Танцплощадка у клуба. Вечер. Эффект бинокля.

Микола приглашает дочку механизатора Элеонору танцевать. Та фыркает, но снисходит. Танцуют.

– Эля… – робко начинает Микола.

– Да не мылься! – обрывает его Элеонора. – Сколько раз тебе говорить. Во-первых, ты на два года младше. И со мной одного роста. А во-вторых, мы с тобой с детства знакомы. Никакой тайны. Ну, Микола и Микола…

Дом милиционера. Вечер

Милиционер переключает бинокль на режим ночного видения. И наводит его на…

Площадка возле птицефермы. Вечер. Эффект прибора ночного видения.

При свете фонаря в земле возятся хасиды, осторожно оглядываются по сторонам.

Дом милиционера. Вечер.

– Ага… – бормочет милиционер.

– А бабы говорят… – начинает жена Галя.

– Дурость!

– А вдруг…

– Вдруг только снаряд прилетает. Или понос случается, – не отрываясь от бинокля, говорит милиционер.

– Всё ж, Саня, дочка-то в невестах уже третий год ходит. А тут чудо.

– Какое?! – Милиционер показывает жене бинокль. – Вот чудо! Прибор! Ночь! А он показывает. Раскатали губу! «Жених, красавец… Внук миллиардера». Это же лапшу деду ушлые евреи на уши повесили. Отвлекающий манёвр, Галя. Вот смотри.

Жена шерифа смотрит в бинокль.

Площадка возле птицефермы. Вечер. Эффект прибора ночного видения.

Роются в земле хасиды. Голос шерифа:

– Приличные люди уже спят. А эти… В шляпах. Ты лучше мозги напряги, Галя. Тот миллиардер, который их сюда прислал, по какой специальности будет? Вот когда я этих, бля, археологов прихвачу с поличным. С бриллиантами! С до революции прикопанными! И это будет чудо!

Нью-Йорк. Выход из гостиницы. Вечер.

Опять Исаак провожает очередную претендентку на тихое семейное счастье. Милая девушка Бекки Розенберг огорчена. Садится в лимузин и уезжает. Исаак вежливо машет ей рукой вслед.

На противоположной стороне улицы из другого лимузина за ними наблюдает дед. Миллиардер Финкельштейн. Внук смотрит на деда. Дед укоризненно на внука. Исаак честно пожимает плечами и уходит вниз по улице Манхеттена.

Дед раздражён. Окошко его лимузина закрывается.

Нью-Йорк. В лимузине. Вечер.

В машине рядом с миллионером Финкельштейном ещё один важный хасид. Это как раз дед девушки Бекки. Сам Соломон Розенберг!

– То есть моя внучка Реббека не подходит! – ворчит Розенберг.

– Шлёма, как родному… – извиняется Финкельштейн. – Ты же понимаешь, что у меня ты номер один. И твоя внучка Бекки… Но упрям Исаак! Весь в меня! Он вообще жениться не хочет! Пять лет я твержу ему одно и то же. А он мне: «Ещё не время, дед».

– Может, проблемы с…

– Не надо! Там нормальный… Очень нормальный инструмент! Всё в мозгах. Такие светлые! Но не созрел. Я ему…

Сидящий впереди рядом с водителем лимузина секретарь Саймон Стерн звонит по мобильному телефону.

– Вот смотри… Как ты думаешь, Шлёма, куда он звонит? – спрашивает Финкельштейн Розенберга. – В Украину!

– Ну?

– Шлёма, ты помнишь про Шполяр Зейде? «Йехи зихро барух»![37]Так вот. Я тут от бессилия… Решил…

– Алло! – говорит в трубку Саймон Стерн.

А в глубине движущегося лимузина миллиардер Финкельштейн рассказывает другу детства миллиардеру Розенбергу обстоятельства экспедиции в Украину на могилу цадика.

Площадка возле птицефермы. Вечер.

Хасиды, напрягаясь из всех сил, налегают на лом. Звонок мобильного телефона. Оба на минуту испуганно замирают.

– Ша! – Гороховский достаёт свой телефон и на идиш: – Алло! Как я могу спать, когда есть такое дело! Что?! Внучка самого Розенберга тоже не подошла! Ц-ц-ц! Там же такая…

А шэйне мейделе![38]Кровь с молоком! Вы даже не представляете, Саймон, как мы уже близко к цели. Прямо возле… Привет «балабосу»!

Дом милиционера. Вечер.

– Ну, наглые! – комментирует события, не отрываясь от бинокля, милиционер. – Их из Америки по телефону корректируют. Но ничего. Пусть копают. Своими ручками выполнят черновую работу, а там я их… И ага!

Нью-Йорк. В лимузине. Вечер.

– Гороховский говорит, что они близки к цели, – докладывает Саймон Стерн Финкельштейну.

В машине тишина. Розенбергу требуется время, что переварить услышанное им об этой авантюре с поездкой в Украину. Наконец он осторожно произносит:

– Бэрэлэ, ты же такой реалист… Поискать, так таких нет! «Он молится. У него открываются глаза. Он захочет любви…». Что за херня! «Мишигенер»![39]Нет! Я тоже правоверный хасид и верую во всё, что… Ты давно был у психиатра? Нет, это на голову не наденешь! «Молится… Глаза…» А-ах! Идиот!

Молча, едут два старых, важных хасида. Прошедшие через многое и построившие свои империи. Финкельштейн на продаже бриллиантов, Розенберг на продаже недвижимости. Два матёрых волка, которые думают, что они понимают на этом свете про всё…

Усадьба мистера Розенберга на Лонг-Айленде. У входа. Вечер.

Дверца лимузина открывается. Хмурый Шлема Розенберг выходит:

– Спасибо, что подвёз. «Зайт гизунт»! – проходит несколько шагов. Возвращается. – Послушай, Бэрэлэ, это, конечно, полная херня. Но это же наши дети! Дай мне слово. Если твой Исаак… «Безрат Хашем»![40]Полетит в Украину, чтобы… «Молится…. Открываются глаза…» Дай знать. Моя Реббека окажется там, чтобы ему было на кого открывать глаза. Ты не возражаешь?

Финкельштейн кивает.

Площадка возле птицефермы. Вечер.

Хасиды наваливаются на лом. Скрежет. Бетонная плита сдвигается. Пыхтя и Хасиды наваливаются на лом. Скрежет. Бетонная плита сдвигается. Пыхтя и сопя, хасиды приподнимают надгробный камень, стараясь установить его вертикально. Удаётся! В этот момент вздох проносится над землей. Вздох, похожий на тонкий звук дрожащей струны.

Такая реализация метафоры – «снять камень с души».